Мария Каллас

В тот же отрезок времени, когда у Каллас произошел разрыв с Висконти, а затем с Максвелл, певица продолжала вести активную деятельность. Так, в июне 1957 года, когда не прошло и недели после последнего представления «Ифигении в Тавриде» в «Ла Скала», она дала один концерт в Цюрихе, а другой неделю спустя — в Риме, чтобы через две недели участвовать в двух представлениях «Сомнамбулы» в Кёльне. Три дня спустя она вернулась в Милан, где последовало продолжение студийных записей «Турандот» и начались студийные записи «Манон Леско». Обе записи осуществлялись под руководством Туллио Серафина, сменившего гнев на милость после нескольких месяцев размолвки. Можно только удивляться столь напряженному графику работы. Хорошо еще, что Венская опера отказалась от представлений «Травиаты», где Мария должна была петь главную партию. Снова встал вопрос о деньгах: Менегини договорился на словах с директором театра о сумме в 1600 долларов за выступление. Когда же пришел момент подписывать контракт, Титта потребовал 2 тысячи долларов! Караян посчитал его требования завышенными. Мария в таких вопросах всегда соглашалась с супругом. «Деньги меня не интересуют, но мне должны платить больше, чем другим», — заявляла она не моргнув глазом. Возможно, поэтому она возмутилась, когда узнала, что Караян решил «поторговаться». Она тотчас сняла трубку и позвонила ему в Вену. Между двумя выдающимися людьми вспыхнул горячий спор, притом больше о деньгах, чем о высоком оперном искусстве. Ведь нельзя постоянно находиться в царстве поэзии…

Столь бурная деятельность, похоже, вскоре отразится не лучшим образом на нервной системе певицы. К этому времени Мария уже весила всего 55 килограммов. Однако теперь она теряла вес помимо своего желания. Впрочем, у нее не было времени, чтобы следить за своим здоровьем. Она готовилась к концерту в Афинах. Столица и вместе с ней вся страна с трепетом ждали возвращения своего «чудо-ребенка». Все места в амфитеатре театра «Херод Аттикус» уже давно были проданы. Разве могла Мария не вспомнить о своем выступлении на той же сцене тринадцатилетней давности в самый разгар войны? О своем первом успехе у публики? Такие вещи не забывались, даже если среди тех, кто громче всех аплодировал молодому дарованию, к сожалению, темным пятном выделялись военные мундиры оккупантов…

В ожидании события национального масштаба, каким должно было стать возвращение оперной дивы на землю предков, греческое правительство сделало все, чтобы устранить любую мелочь, способную огорчить певицу. Так, находившимся в Греции Евангелии и Джекки было «предложено» отправиться на отдых в Соединенные Штаты. Таким образом, греческое правительство поспешило исключить возможность встречи, которая могла привести к новой вспышке ссоры между Марией и ее матерью на радость всей мировой желтой прессе.

Итак, все условия были созданы для того, чтобы встретить примадонну с почестями, способными вызвать зависть у древнегреческих цариц. Увы! В Афины прибыла предельно уставшая, измотанная женщина. Певица находилась в таком состоянии, что просто не могла петь. Организаторы представления с ее участием буквально рвали на себе волосы. Мария все еще колебалась и тянула с ответом. Возможно, она надеялась на улучшение здоровья, но чуда не происходило. И Мария отказалась от выступления, о чем было объявлено публике, заполнившей ступеньки амфитеатра перед самым началом концерта. Это вызвало общее негодование! К тому же огромный по меркам такой бедной страны, как Греция, гонорар певицы — 9 тысяч долларов — стал предметом самых нелестных комментариев. Даже сам премьер-министр Караманлис вынужден был держать отчет перед парламентом. Марию Каллас клеймили позором те же самые люди, которые только что собирались устроить ей овацию. И те же самые люди аплодировали певице пять дней спустя, когда она наконец-то вышла перед ними на сцену. Талант и мастерство певицы победили возникшую было враждебность греческой публики. Сотни зрителей осаждали после концерта ее гримерную.