Мария Кровавая

Разумеется, Эдуард должен был стать номинальным правителем. В своем завещании Генрих определил регентский совет из шестнадцати «милых моему сердцу приближенных», куда входили все главные министры его правительства. Этот совет должен был руководить юным королем вплоть до совершеннолетия. Регентское дело в свои руки сразу же взяли двое из названных шестнадцати — Эдуард Сеймур, который вскоре после смерти Генриха стал герцогом Сомерсетом, и Уильям Пэджет. Это они приняли решение не сообщать о смерти короля в течение трех дней и за это время успели внести в механизм правления страной существенные изменения. На первом полном заседании Тайного совета Пэджет убедил коллег назначить герцога Сомерсета главой Совета и лорд-регентом короля. С виду все выглядело весьма разумно. Эдуард Сеймур был ближайшим родственником Эдуарда по женской линии, и было естественно, что он стал его опекуном. Тем более что сам Эдуард одобрил постановление Совета, подписав указ, предоставляющий герцогу Сомерсету полномочия регента. В действительности же данное назначение самым пагубным образом отразилось на государственных делах. Теперь обсуждение любой проблемы (прежде этим занимались равные в правах члены Тайного совета короля) превратилось в острые пререкания между сторонниками и противниками регента, что породило вакханалию авантюризма, коррупции и некомпетентности в руководстве.

Но это будет потом, а пока, за день до коронации, Эдуард совершал свой церемониальный проезд через Лондон. Он был одет в расшитый золотом костюм из серебряной парчи, а на поясе и шляпе сияли рубины, бриллианты и жемчуг. Конь юного короля был покрыт попоной из малинового атласа. Когда он проезжал по украшенным по этому случаю улицам, его приветствовали, как «юного царя Соломона», которому суждено продолжить благородные деяния отца по восстановлению «древней истины» и запрещению «языческих обрядов и мерзостного идолопоклонства». Эти подчеркнутые намеки на, протестантизм Эдуарда содержались в ярких представлениях и живых картинах, где дети изображали Веру, Правосудие, Добродетель, Природу, Удачу и Милосердие, которые обращались к королю, а король Эдуард Исповедник и Святой Георгий в доспехах, оба верхом на конях, напоминали юному монарху о его родословной и патриотическом долге. На одной из живых картин с бутафорских небес, состоящих из «Солнца, Звезд и Облаков», спускалась птица феникс (Джейн Сеймур) и указывала вверх, откуда с любовью и лаской взирал Золотой Лев (король Генрих). Затем появлялся молодой лев, их отпрыск, его короновали двое ангелов, после чего птица феникс и старый лев исчезали, оставляя его править.

Главным номером в этот день явилось представление, устроенное во дворе (вернее, над ним) собора Святого Павла. Спектакль, разыгранный в воздухе, был настоящим вызовом смерти. От колокольни собора к «великому якорю» во дворе была натянута веревка. Когда Эдуард проезжал мимо собора, акробат арагонец, ждавший момента на крыше, лег на веревку в ее самой высшей точке, раскинув в стороны руки и ноги, и «поехал грудью по этой веревке до самой земли» со скоростью пущенной из лука стрелы. Эдуард пришел в восторг и остановил процессию, а арагонец поцеловал туфлю короля и, быстро взобравшись по веревке наверх, начал исполнять головокружительные трюки. Пролетев вниз полпути, он «представил на веревке настоящие мистерии», кувыркаясь и прыгая с одной ноги на другую, а затем ринулся вниз головой и повис в воздухе на другой веревке, которая, оказывается, была привязана к его лодыжке. Эдуард и его свита «сердечно наслаждались» этим представлением и оставались там еще долгое время, прежде чем продолжить путь к Вестминстерскому аббатству. 20 февраля юный король был коронован, а в последующие дни празднеств все призы в турнирах получил лихой Томас Сеймур, брат регента, ставший теперь лорд-адмиралом.

Эдуард начал правление в атмосфере ничем не затуманенной благожелательности. Советники, чиновники и подданные приветствовали его как Давида, Самуила и «молодого Исайю», возвеличивая красоту юного короля, его ум и добродушие. Прославленный как «добросердечнейший из всех живущих в этом мире», он был не по возрасту серьезен. «Ему еще нет и десяти, — писал один из наблюдателей, находившийся в эти дни при дворе, — а кажется, будто он уже вроде как родитель». Мало кто из восхищавшихся тогда понимал, что очень скоро Эдуард превратится в некий символ продолжения правления Тюдоров, манипулировать которым станут амбициозные и вероломные люди.