Мария Кровавая

Отец прислал Филиппу строгие наставления, как ребенку. Ему было велено очень тщательно подобрать себе свиту. Привезти в Англию аристократов только «солидного возраста», примерного поведения, и чтобы те не транжирили деньги направо и налево. Что касается слуг, то они должны быть честными и ответственными, а не такими, которые бы заставили англичан думать об испанцах еще хуже, хотя, наверное, хуже уже некуда. Филиппу были даны инструкции по поводу того, чем следует нагрузить корабли, сколько взять с собой воинов, и даже насчет того, чтобы быть с англичанами «дружелюбным и сердечным». Император считал необходимым посоветовать сыну, чтобы тот сразу же, как только прибудет, «явил по отношению к королеве много любви и радости; причем не забывал об этом как при личном общении, так и на публике», а также «послал ей кольцо или какой-то другой сувенир в знак заключения помолвки». Давать принцу эти банальные советы было совершенно излишним либо напрасным. В свои двадцать шесть лет Филипп или знал, чем нагружать свои корабли и как доставить удовольствие невесте, или ему уже не суждено было никогда этому научиться.

В конце декабря император делегировал из Брюсселя в Англию четырех посланников во главе с графом Эгмонтом.

Тот привез с собой много денег и драгоценностей для раздачи советникам королевы плюс десять тысяч дукатов на игру. «Вряд ли в мире найдется какой-либо другой народ, для которого деньги имели бы такую же силу, какую они имеют для англичан», — писал Эгмонт Филиппу Испанскому. Получив это письмо, Филипп начал беспокоиться, как упаковать миллион золотых дукатов, которые собирался взять с собой в эту поездку. Ренару послали еще денег, чтобы раздать тем, кто, по его мнению, может «действовать на пользу» в приближающемся бракосочетании, а также тем, которые без взятки могут «причинить вред и создать трудности». Посланники императора были готовы к утомительному многодневному торгу. Император предупредил Ренара, что «англичане в переговорах обычно полагают разумным выдвигать так много возражений, сколько смогут придумать». Каждый советник королевы будет чувствовать себя обязанным найти хотя бы один вопрос для обсуждения, иначе он не будет считать себя хорошим слугой своей госпожи. Но эту бурю обсуждений просто следует переждать, потому что вскоре она стихнет, и договор будет благополучно подписан.

Все произошло почти так, как предсказывал Карл V. Отдохнув несколько дней в небольшом местечке на побережье, четверо посланников двинулись в Лондон, прибыв к причалу Тауэра 2 января. Все время обсуждений (как и ожидалось, англичане бурно и возбужденно возражали по любому поводу) они терпеливо пересидели, а затем поставили свои подписи под договором о браке. 14 и 15 января Гардинер представлял их знати и горожанам. За столом переговоров все прошло гладко, но на улицах столицы представителей императора приняли враждебно. Их слуг, когда те прибыли в первый день нового года, мальчишки забрасывали снежками, а Эгмонта и его коллег на причале не встретила радостная толпа горожан.

Лондонцы в то время были вообще не в настроении приветствовать кого бы то ни было, тем более назойливых иностранцев. Январская погода была очень холодной, дров и угля не хватало, и они были дороги. Чтобы как-то облегчить положение, мэр приказал продавать битумный уголь на Биллингсгейтском рынке и в Королевской гавани по четыре пенса за бушель, «что в огромной степени помогло пережить трудные времена», но настроение народа это не улучшило. Испанцев продолжали поливать на чем свет стоит. 5 января одного дворянина бросили в тюрьму за болтовню. Он сказал, «что брак королевы окажется не таким, как ожидает Совет». На той же неделе на улицах были вывешены листки, в которых говорилось, что жених королевы уже женат на португальской инфанте.

Разнообразные слухи и домыслы распространились настолько, что даже достигли ушей Марии. Одни придворные приносили во дворец вести о злословии по поводу предстоящего брака, другие предупреждали фрейлин об опасностях народного бунта, так живописуя их, что те в страхе бежали к королеве. Порой эти сообщения приводили Марию в отчаяние. Она делалась больной от «меланхолии и печали» и терзалась сознанием, что ее обет выйти замуж за принца Филиппа вызвал волнения среди людей, которые совсем недавно выказывали ей такую преданность.