Мария Кровавая

Генрих осыпал ее нарядами, дорогими безделушками, одаривал землями и рентами. И конечно же, драгоценностями. Королевские ювелиры изготовляли кольца, ожерелья и пояса из драгоценных камней, бриллиантовые пуговицы и орнаменты для рукавов. А он постоянно придумывал новые подарки. Например, в 1531 году купил «для госпожи Анны диадему в виде сердечек и роз, в которые были вделаны двадцать один бриллиант и двадцать один рубин», а вскоре после этого подарил «девятнадцать бриллиантов на золотой короне в виде двойного узла восьмеркой»[18]. Но это еще не все. У Анны были также крупные бриллианты, вставленные в заколки в виде сердечек, и небольшие камни для заколок меньшего размера, которые служили украшениями, когда она распускала свои пышные густые волосы. Для себя Генрих покупал подарки поскромнее. Когда ему перевалило за сорок, его стала мучить болячка на ноге. Он приобрел трость, выполненную из крупнозернистого шероховатого золота, полую внутри, куда вкладывались рулетка, проградуированная в футах, компас и щипцы. Красота ее исполнения не могла избавить Генриха от тревожной мысли, что палка — первый признак возраста. Чтобы сделать вид, что он ходит с ней не по необходимости, а как с модным украшением, король повелел изготовить еще несколько тростей и подарил их молодым приближенным из свиты.

Помимо возраста, на Генриха давила Анна. Причем значительно сильнее. Ей не терпелось стать королевой, и она уже завела королевскую свиту в миниатюре, включая даже альмонариев[19], окружив себя «почти таким же количеством фрейлин, как если бы была королевой», а по дороге на охоту занимала рядом с королем место Екатерины. Анна и ее приближенные чувствовали себя как дома в роскошных апартаментах всех дворцов, которые прежде принадлежали Екатерине. К визитам короля она надевала атласный черный пеньюар, отороченный тафтой и бархатом, и изо всех сил старалась заставить короля вновь почувствовать себя молодым. К 1532 году ей удалось добиться заметных успехов. В январе Екатерина послала Генриху новогодний подарок — золотой кубок с прикрепленными к нему «благородными и смиренными словами». В это же самое время он тоже сделал новогодний подарок, но Анне — спальню, заново декорированную прекрасными гобеленами, с великолепной кроватью, снабженной покрывалами из золотой и серебряной парчи, малинового атласа, расшитыми богатыми узорами.

С каждый месяцем Анна захватывала не только апартаменты и драгоценности королевы, но также и королевскую власть. Казначей Генриха, Генри Гилдфорд, его «любимец» и известный непочтительный острослов, презирал Анну и не скрывал этого. Что же касается развода, то Гилдфорд считал всю эту теологическую софистику с обеих сторон полнейшим абсурдом и однажды шутя предложил «посадить всех этих умников, кто придумал подобную чушь, в повозку и отправить в Рим — пусть там болтают». Анну эти слова привели в ярость, и она сказала, тоже как будто шутя, что, как только ее коронуют, она немедленно удалит его из числа придворных. Он холодно возразил, что сделает это сам и гораздо раньше, чем такое случится, а потом, считая себя оскорбленным, пожаловался Генриху. Король нахмурился и сказал Гилдфорду, чтобы тот «не беспокоился насчет того, что говорят женщины», но все равно неприятный осадок от этого инцидента остался. Сестра Генриха, Мария, терпеть не могла Анну, а та в отместку обвиняла мужа Марии, Чарльза Брэндона, в инцесте с собственной дочерью. Тетку Анны, герцогиню Норфолк, которая была на стороне Екатерины, по настоянию племянницы отослали от двора, потому что та слишком много говорила на людях «лишнего», а дядя Анны, герцог, тоже не пользовался расположением своей племянницы. Она считала, что он строит планы женить своего сына на принцессе Марии, чтобы тот впоследствии стал королем. В конце концов, чтобы избежать преследования, герцог был вынужден поспешно организовать для мальчика не слишком выгодный брак.

Анна раскидывала сети все шире и шире, и скоро уже никто при дворе не был гарантирован от ее посягательств. Чувствуя приближающиеся испытания, Мария пребывала в страхе. Преклонив перед алтарем в своей спальне колени, она повторяла короткую молитву Фомы Аквинского[20], которую в одиннадцать лет перевела во время школьных занятий. Эта мольба о выдержке и благодати полностью соответствовала главным принципам ее воспитания. «Господи, — молила она, — сделай меня смиренной без притворства, веселой без легкомыслия, грустной, но доверчивой, пребывающей в страхе, но не отчаявшейся, покорной без пререканий, терпеливой по своей собственной воле и непорочной без развращенности». Она молила Господа, чтобы он даровал ей спокойствие в тот момент, когда ломается судьба, «чтобы я всегда могла благодарить Тебя за все и терпеливо сносить испытания, любые — и возвышение, и угнетение…» Перед лицом надвигающихся событий Марии были очень нужны и выдержка, и спокойствие.

ГЛАВА 10