Мария Магдалина

– Подлые негодяи, палачи! – с яростью кричала она. – Чтоб вас бог поразил чахоткой, падучей болезнью, чтоб вас не переставала трясти лихорадка!.. Чтоб вам провалиться сквозь землю, чтоб вражеский меч перебил вас всех до единого, чтобы истребил вас мор, чтобы засуха и голод иссушили вас!.. Чтоб ваше тело покрылось проказой, чтоб у вас все волосы повылезли от парши! Чтоб вы ослепли! Чтоб у вас отнялись ноги и руки, чтоб вы, как змеи, ползали по дорогам на брюхе, прогнившие от язв и струпьев!..

Помня приказ Пилата, шедшие впереди не осмеливались тронуть ее, переглядывались только между собой и, вчуже содрогаясь под градом ее проклятий, пытались укротить ее свирепым взглядом, но сами не могли выдержать жуткого блеска ее обезумевших глаз, которые как будто вспыхивали зарницей и разгорались пламенем, то вдруг угасали и неподвижно, в смертельной муке впивались в качавшийся посредине крест.

В эти секунды она умолкала, черты лица ее заострялись, принимали страдальческое выражение, и она шла, точно слепая, бессознательно раздвигая руками фарисеев, которые не в состояния были больше останавливать ее.

Так, медленным шагом подвигалась она вперед.

Каждый раз, когда крест пригибался книзу, она начинала шататься, схватывалась за одежду идущих рядом и бормотала бессвязные слова, иногда лишенные всякого смысла.

– Люди! Куда вы идете? Люди!.. Зачем этот крест? – спрашивала она. – Я ведь говорила на суде. Пилат же не велел вам! Как вы смеете! – окидывала она строгим взором окружающих. – Не слушаться прокуратора? Вы обманываете меня, но я не дам себя обмануть!

И ей действительно начинало казаться, что все, что она видит, – какой-то мираж, какое-то туманное, нереальное видение. Когда они вышли за город и поднятая толпою и ветром придорожная пыль окутала все густым туманом, это впечатление еще больше усилилось. Она смотрела сквозь серые клубы пыли на эти кресты, на сверкающие на солнце шлемы и копья легионеров как на обман больного воображения, какой-то мучительный, страшный сон наяву, от которого выступал большими каплями пот на ее лбу и замирало сердце в порывисто ловящей воздух груди.

Она вздрагивала, протирала глаза, точно желая проснуться и вырваться из когтей душившего ее кошмара.

Вдруг она вскрикнула, точно очнувшись, – средний крест исчез внезапно из глаз, точно провалился в землю.

– Упал, упал… Без чувств… – слышала она голоса, а потом из уст в уста передаваемые слова:

– Симона Киренеянина остановили и заставили нести дальше.

Крест опять показался вверху и держался уже крепко, подвигаясь вперед.

Запекшиеся губы Марии искривила улыбка.

– Вот видите, – стала объяснять она с изумлением смотревшим на нее людям, – вы же сами говорите, что не Иисус, а кто-то другой несет крест… вы должны слушаться прокураторов, должны…

Она была уже почти в первых рядах; очутившись рядом с Нафталимом, она посмотрела на него пронизывающим взглядом и проговорила строго:

– Я узнаю тебя… Ты один из тех, которые его обвиняли… Ты стоишь, чтоб я плюнула тебе в лицо.

– Негодница! – вскипел гневом Нафталим.

– Оставь ее!.. – удержал его Датан, а несколько фарисеев схватили Марию за руки и оттолкнули в задние ряды.

Мария дико расхохоталась.

– Что же вы думаете, что я не найду его!.. Всех, всех, по одному выслежу… Я никого не боюсь, у меня дома есть меч, отточенный, обоюдоострый, стальной меч… – Она задумалась, замолчала и продолжала идти, бессвязно бормоча что-то, точно в бреду и как будто что-то глотая.

Солдаты между тем прокладывали себе дорогу среди окружающих со всех сторон зевак, и вскоре отряд очутился на лысой вершине холма. Раздалась громкая команда центуриона, и шум сразу притих. Наступила зловещая минута напряженного ожидания.

Мария подымалась на цыпочках, но не могла разобрать, что там происходит.

С приговоренных сняли одежду и, размешав вино с миррой, подали им это одурманивающее питье.

Дамах выпил все залпом, сплюнул и, ухмыляясь нахальною усмешкою, крякнул:

– Крепко, даже в нос ударило!

Тит выпил молча.

Иисус омочил уста и движением руки отстранил сосуд.

Потом их положили всех в ряд и стали прибивать гвоздями руки и ноги, подперев, чтоб тело не сорвалось с перекладины, прикрепленной внизу дощечкой.

Первыми были подняты и врыты в землю кресты разбойников.

При виде этих голых, извивающихся мускулистых тел из толпы стали раздаваться оскорбительные выкрики, ругательства, пронзительные свистки, громкое улюлюканье.

– Геп, геп! – отвечали презрительным криком разбойники. – Сгниете вы все, околеете, как псы паршивые, а мы умираем хоть с почестью – вместе с царем!

В эту минуту подняли третий крест, несколько отличавшийся от первых выступавшим над поперечной перекладиной концом столба, на котором видна была надпись:

– Царь Иудейский.

На этом столбе Мария увидала белое, неестественно вытянувшееся тело. Перед нею висел распятый, изменившийся до неузнаваемости, истерзанный, оплеванный, обесчещенный, страдающий человек.