Мария Склодовская-Кюри

«Дорогая Ирен, мне очень хочется привезти вас сюда, но в настоящее время это невозможно. Запаситесь терпением. Немцы с боями проходят через Бельгию. Доблестная маленькая страна не согласилась беспрепятственно пропустить их… Французы, все до одного, твердо надеются, что схватка будет хоть и жестокая, но недолгая. Польская земля в руках немцев. Что останется на ней после них? Я ничего не знаю о своих родных».

Мария к детям не поехала — обиды, которые еще недавно нанес ей Париж, сейчас забыты, и она ищет возможность быть полезной своей второй родине.

Мадам Кюри понимает, что сейчас не время для научных опытов и лекций. Но зато у нее есть рентгеновские установки, которые могут помочь раненым в полевых госпиталях — ведь с их помощью можно безошибочно определить местонахождение пули или осколка снаряда. Госпитали в крупных городах уже в какой-то мере оборудованы рентгеновскими аппаратами. Но ведь такие установки просто необходимы и на линии фронта!

Мария со свойственной ей энергией принимается за решение этой задачи — собирает аппараты, имеющиеся в университете, вербует добровольцев из профессоров и инженеров, распределяет установки по всем парижским госпиталям. Следующая задача — обеспечение ими военно-полевых госпиталей. И она находит выход!

Седьмая попытка реконструкции

Быть может, все было иначе, не совсем так, как мы сейчас расскажем. Но ясно одно: остаться в стороне, не обращать внимания на начавшуюся войну, не придумать, как ее наука может послужить человеку и человечеству, Мария не могла.

Начало осени 1914 года. Мария видит, как по улицам Парижа идут солдаты. Усталые, в грязной форме, со скатками через плечо. На их лицах нет улыбок, их глаза пусты, и высокие мысли о своем предназначении, защите родины или собственного народа их давно покинули. Многие из них, вероятно, гадают, каким чудом удалось им выжить в последнем бою и повезет ли точно так же в следующий раз.

— Мама, идем! Скорее!

Мария оглядывается на дочь. Ирен восемнадцать. Она решительна, упряма и напоминает мадам Кюри Маню, которая покинула Польшу, теперь уже кажется, сотни лет назад. Но вот складки у губ отцовские и отцовский же решительный взгляд.

— Куда? Куда мы должны сейчас ехать?

— Ты увидишь. Идем же!

Вместительное такси везет двух Кюри — мадам и мадемуазель — по мощеным улицам. Раннее утро, пока еще не слышно ни криков торговцев, ни сигналов авто. Такси петляет и наконец останавливается под высокой аркой. Мария знает это место — здесь больница, нынче переоборудованная под военный госпиталь.

— Зачем ты привезла меня сюда?

— Мама!

— Ирен, ты же знаешь, я не хожу в больницы! И не была там ни разу с того самого дня, как попрощалась со своей матерью… Она была еще жива, но страшный запах смерти мне, малышке, тогда так показалось, просто сочился из стен, из окна, даже из распятия над узкой маминой кроватью…

— Мама, перестань. Ты уже давно взрослая, и теперь война!

— Но почему я сейчас здесь?

Дочь оборачивается к Марии. Она невероятно серьезна и так же невероятно уверена в том, что все делает правильно. Мария понимает, что ее не переспорить. И первые же слова дочери подтверждают это впечатление.

— Мама, ты должна это увидеть!

Двор заполнен людьми, мимо проходит сестра милосердия, двое санитаров бегут со сложенными носилками. Вот, опираясь на костыли, из дверей выходит, вернее, ковыляет совсем молодой парень. Он не старше Ирен. А быть может, даже моложе…

И повсюду тот же самый, никому, кроме Марии, не слышный запах — запах неминуемой смерти, гибели, от которой никак не спастись.

— Я никуда не пойду.

— Мама, ты думаешь, что ничем не можешь помочь?

— Я немолода, я женщина…

— Мама, в стране война, а в медицине настоящая катастрофа!

— Я не войду в твою больницу!

Ирен зыркнула на мать и решительно тряхнула кудрями:

— Я знаю, мама. Тогда они выйдут к тебе.

И Ирен решительно распахнула дверцу машины. Должно быть, ее здесь знали и сегодня ждали. Не прошло и двух минут, как во дворе показались три инвалидных коляски, которые катили сестры милосердия.

Мария осторожно выбралась из машины. Она остановилась в нескольких шагах от колясок и всмотрелась в лица сидевших в них мужчин… Нет, совсем мальчишек.

— Мама, это Анри!