Мария София: тайны и подвиги наследницы Баварского дома

Будущий возлюбленный Марии Софии Эммануэль родился тридцать лет спустя, в 1837 году, во Франции в эпоху правления короля Луи-Филиппа I, круговорота современной жизни, первых поездов, роста городов и спекуляции. Его родители, Шарль и Жозефина Лаваис-Шатобур, осуществляют несколько выгодных сделок. У них во владении имелись земельные участки, выкупленные у герцога Галлиеры и располагавшиеся на перекрестке улиц Габриэль и Матиньон. На одном из приобретенных участков вскоре выстроят зал «Вантадур» и пройдет премьера драмы Виктора Гюго «Рюи Блаз». Сами они ведут существование между замком Камальдул на окраине Парижа[151], отдыхом в курортных городках Люксей-ле-Бен и Киссинген[152], и своей квартирой на Фобур-Сент-Оноре, недалеко от их кузенов, моей семьи. Они проживают в том месте, которое однажды станет восьмым округом Парижа. А тогда этот район находился на этапе перестройки. Только что открыли первую железнодорожную станцию в Париже, расположенную недалеко от площади Европы и улицы Сен-Лазар. Луксорский обелиск недавно занял свое место на площади Согласия. Строительство Триумфальной арки завершилось быстрее, чем строительство церкви Магдалины, которое еще не закончилось из-за призрачной деятельности Мальзерба, Тронше, Шово-Лагарда[153] и других адвокатов Людовика XVI и Марии-Антуанетты.

Маленькие Лаваисы[154] учатся то в колледже Станисласа, то в Королевском колледже Версаля[155] и прогуливаются между теплицами зимних садов. Они растут в обществе прекрасных дам и уважаемых господ, увешанных золотом, в тот период, когда богатые аристократы занимают место аристократов по рождению, во Франции, которая не знает горя, но, по словам Ламартина, скучна. По всей вероятности, именно поэтому Эммануэль чувствует себя слишком молодым чужестранцем в эпоху этой буржуазной пошлости орлеанистской монархии с ее конформизмом, многочисленными условностями, благоразумием и морализмом, который не имеет никакого веса. Единственной живой верой, по-видимому, является поклонение деньгам и уважение к внушительному состоянию, которое завоевывают самыми грязными биржевыми махинациями.

В годы Французской революции семейные невзгоды только усилили эту веру. Со старым режимом и Бурбонами его связывали положение в обществе, религия и беды, которые случились с его родными: его мать Жозефина осталась сиротой, его бабушка погибла в кораблекрушении, и этот загадочный дедушка, которому он обязан своим именем, умер, не увидев родины. За спиной молодого человека, бодрого и внешне по-детски веселого, стоят жгучие воспоминания. Его терзают муки этого потока эмигрантов, который когда-то хлынул за границы Франции.

Его мечты зарождаются как будто в ответ на мечты Жюля Верна, который скоро будет изображать искателей приключений в цилиндрах, улетающих на Луну в ракете, обтянутой бархатной парчой. Благодаря тому что Жюль с Эммануэлем – родственники, они пересекаются в Париже или на берегах реки Лауры, в Шантеней[156], у Франциска в усадьбе Ла Селль де Шатобур. Кто такой Франциск? Это сын Шарля, брат двух эмигрантов из Петербурга. А еще художник, последний, кто остался во Франции и уцелел в годы революции благодаря протекции Лазара Гоша, который нанял его в качестве личного секретаря. Именно в этой третьей усадьбе хранится знаменитый портрет прославленного генерала[157], так же как и единственный пастельный портрет Шатобриана, который можно увидеть в музее Сен-Мало[158].

Родившийся в год падения Бастилии, его сын Франциск женился на своей двоюродной сестре из Аббевиля, сестре матери Эммануэля. Спустя три года он овдовел.

Второй раз он женился на Каролине Аллотт де ла Фюи, тете отца научной фантастики.

Именно он зажег первые искры плодовитого воображения Жюля, познакомив его с отрывками «Натчез», или «Атала»[159]. Также именно он изобразил братьев Верн в стиле двух маленьких лордов Фаунтлерой[160]. Наконец, именно Франциск ввел отца Филеаса Фогга, Михаила Строгова и капитана Немо в общество на пятничных фуршетах у его старой подруги, мадам де Баррер, на улице Ферм-де-Матюрен. Именно после того, как Верн встретится там с Виктором Гюго и Александрами Дюма, отцом и сыном, он начнет писать короткие драматические сочинения.

Что касается Эммануэля, то в образе этого дяди он ценит вовсе не писателя, рассказавшего о берегах реки Месшасебе, стадах карибу или гигантских пирогах, выточенных из стволов секвойи, и другие грезы, выдуманные Шатобрианом, не коренного жителя, который тоже вернулся из Америки. Нет! Он дорог ему как племянник автора «Гения христианства», защитника мудрости и красоты христианской религии, пострадавшего от смятения революции. Франциск для него – последний представитель утраченной формы цивилизации, человек, который в молодости еще носил парик Армии Принцев, кружевное жабо и трость с рукояткой; это портретист по династическому призванию, обученный Изабейем[161], который в любом месте готов установить свой переносной мольберт, как некогда его дед в бивуаках армии Конде.