Мария Стюарт

Мария продемонстрировала свою удивительную способность быстро оправляться от болезни, организовав королевскую поездку по Пограничному краю и дальше, к восточному побережью. Поездка не обошлась без инцидентов: когда сэр Джон Форстер, попечитель Английской марки, выехал ей навстречу, его конь укусил лошадь Марии в шею, та дернулась, и рыцарь задел ногу королевы своей шпорой. Форстер упал на колени, однако она заверила его, что все в порядке. Королевская вежливость была в крови у Гизов. Процессия достигла Данбара, когда Мария получила известия о том, что Дарнли ведет переписку с Филиппом II Испанским и папой и утверждает, что Мария не проявила особого стремления вернуть католицизм в Шотландию, тогда как он, Дарнли, с их поддержкой организует в стране католическую революцию. Мария доверительно сказала Морею, Хантли и Летингтону, что до тех пор, пока она каким-либо способом «не избавится от короля, у нее не будет спокойного дня. А если она не сможет этого добиться, то скорее наложит на себя руки, нежели продолжит влачить столь несчастное существование». Она написала Елизавете из Данбара, прося ее быть защитницей принца в случае ее смерти, ведь душевное состояние Дарнли, близкое к помешательству, делало убийство Марии вполне реальной перспективой.

В результате 7 ноября 1566 года Елизавета приказала Бедфорду передать Марии следующее: «Мы никогда не позволим и не допустим ничего, что угрожало бы ее правам, и запретим и воспрепятствуем любым попыткам, прямым или косвенным, нанести им ущерб, так что она может быть уверена в нашей дружбе». Главным камнем преткновения на пути Марии к английскому престолу всегда оставалось завещание Генриха VIII, лишавшее наследства всех шотландских претендентов и передававшее корону не им, а семейству Саффолков[79]. Но на завещании, составленном, когда король лежал на смертном одре, не было его личной подписи, на нем стоял оттиск факсимильного штампа, так что Генрих, вполне возможно, вообще никогда этого завещания не видел. Елизавета явно склонялась к тому, чтобы проигнорировать его. Она отказалась ратифицировать Эдинбургский договор, заменив его простым договором о вечной дружбе. То было приемлемое для обеих сторон соглашение. Елизавете не нужно было признавать неизбежность своей смерти без наследника, Мария становилась предполагаемой наследницей, а ее сын оказывался следующим по порядку наследования в обоих королевствах. По сути, в 1566 году был очерчен путь к объединению корон.

Религиозная ситуация в Шотландии находилась в состоянии относительного равновесия, и в октябре Гусман де Сильва сообщал своему господину, Филиппу II, то, что знал о шотландских делах из Лондона: «Мессу служат повсюду, и католики могут свободно ее посещать, а остальные могут служить свои службы, не опасаясь вмешательства». Это утверждение отражало скорее надежды, нежели реальность.

Однако 14 ноября Гусман сообщал:

«Сегодня я получил письмо от королевы Шотландии, датированное 1 ноября; оно было доставлено ее слугой, ехавшим во Францию и Рим. Ему были даны инструкции передать мне, что королева прослышала: ее муж писал Вашему Величеству, папе, королю Франции и кардиналу Лотарингскому о том, что она нетверда в вере, и просила меня заверить Ваше Величество: в отношении религии она, с Божьей помощью, никогда не устанет поддерживать ее со всем рвением и постоянством, которых требует римская католическая религия».

Мария отвергла обвинения Дарнли.

20 ноября Мария прибыла в окрестности Эдинбурга, в замок Крейгмиллар. Там произошло самое противоречивое событие из всех случившихся с ней за время ее короткого пребывания в Шотландии.

Все еще не вполне оправившись, Мария «извергла из себя большое количество испорченной крови и после этого наконец исцелилась». Однако новый визит Дарнли в Крейгмиллар отнюдь не улучшил ее настроения. Она доверилась дю Кроку: «Лучше бы я умерла». Настоящий дипломат, дю Крок переговорил с Дарнли и уверился, что браку приходит конец: «Нанесенное ей оскорбление столь велико, что Ее Величество никогда его не простит. Я не жду улучшения отношений между ними, если только Господь не возьмет дело в свои руки». Шотландская знать была полностью с этим согласна.