От всех этих компрометирующих вопросов отвлекает письмо Шрусбери Бёрли от 11 мая 1571 года, в котором граф просил даровать ему право опеки над юным сэром Энтони Бабингтоном, чей отец, его сосед, недавно умер. Просьба была удовлетворена, и Бабингтон встретился с Марией, возможно, испытав первую юношескую любовь. Пятнадцать лет спустя за это чувство Бабингтона четвертовали.
На тот момент Бёрли собрал толстую папку документов, сообщавших детали различных планов побега Марии; одни были посланы ему графом Маром, ставшим регентом Шотландии в августе 1571 года после смерти Леннокса, другие — вечно нервным Шрусбери. Мария скорее всего ничего о них не знала, но попросту использовала все дипломатические источники, какие только могла, обещая что угодно всем, кто только мог помочь. Бёрли допросил Бальи в Маршалси 26 апреля и запугал его до крайности угрозой отрезать ему уши. Бальи посетил его наниматель епископ Росский, который попросил его предоставить шифр и сказал, что арестанту не стоит бояться, а угрозы Бёрли — «только слова». После безрезультатного допроса Бальи в пять часов утра 29 апреля был передан на попечение лейтенанта Тауэра Уильяма Хэмптона. Ему Бальи рассказал, что встречался с Уэстморлендом, графиней Нортумберленд и Дейкром в Мехельне — неподалеку от нынешнего Маастрихта — и те передали ему письма. Он утверждал, что понятия не имеет об их содержании и никогда не слышал о Ридольфи. Бальи сказал своему палачу:
Дыба — инструмент пытки; подвергавшегося мучениям мужчину — только одну женщину подвергли пытке на дыбе[109]
— клали на спину, затем его ноги привязывали к неподвижному пруту, а руки прикручивали над головой к большому вращающемуся блоку. При повороте блока суставы растягивались, а затем смещались. Обычно это касалось плечевых суставов, но страдали и запястья, локти, бедра. Боль была невероятной, а инструмент предоставлял палачу дополнительные возможности, потому что в отличие от ударов или ожогов боль была постоянной, ее можно было длить, не опасаясь убить арестанта, а потом жертве грубо вправляли вывихнутые суставы и отправляли «отдохнуть», прежде чем допрос возобновлялся.Бальи выдержал первый допрос на дыбе, но был обманут другим двойным агентом Бёрли, человеком по имени Стори, и раскрыл ему шифр: цифра «40» обозначала Марию, а «30» — испанского посла. Получив эту информацию, Бёрли ослабил свою хватку, и епископ снова посетил Бальи, наказав ему не беспокоиться. На самом деле Бальи освободили в 1573 году, и он умер в Брюсселе в почтенном возрасте восьмидесяти пяти лет.
Шрусбери теперь усилил охрану Марии, потребовав, чтобы слуги покидали ее покои в девять часов вечера и не возвращались до шести часов утра; чтобы ни один из них не имел шпаги; чтобы никто из них не имел луков и стрел, за исключением тех случаев, когда они сопровождали Марию; чтобы не было никаких прогулок, если его не предупредили за час; и наконец, если бы прозвучал сигнал тревоги, вся свита Марии должна была немедленно вернуться в свои покои. По всему королевству запирали двери конюшен.
Мария сразу потребовала от епископа Росского обратиться к Елизавете за разрешением для нее отправиться на воды в Бакстон ради излечения от ее болезни «и приступов дурноты», а также попросить, чтобы из Франции к ней прибыли врачи, «которые лучше знают мою болезнь», и чтобы, «поскольку королева решила держать меня в этой стране постоянно», ей разрешили выезжать на псовую и соколиную охоту. Мария заверяла Елизавету, что не станет пытаться бежать, но просила увеличить число ее слуг, а также выплатить ей доход от владений в Шотландии. Мария устанавливала условия того, что она считала жизнью в плену. Она стала бы ее уделом, если бы все заговоры провалились, а помощь не пришла. Ей предлагали много планов заменить ее другой женщиной или освободить с применением силы. Тайные письма прятали внутри посоха, однако благодаря постоянной бдительности Шрусбери все попытки провалились, а в Лондоне продолжалось расследование заговора Ридольфи.