Мария Стюарт

8 сентября Норфолк написал Елизавете длинное и многословное оправдательное письмо, а три недели спустя показал, что кодовым обозначением Роберто Ридольфи были буквы «ИЛ», но утверждал, что встречался с итальянцем лишь однажды. По его мнению, многие признавали права Марии на престол, а сам он собирался писать Альбе. Он не знал ни о каком договоре с Альбой, ни о списке заговорщиков и никогда не говорил о портах высадки. С момента «последних затруднений» он не обсуждал с Марией брак или оказание ей помощи, будь то устно, письменно или через посредников. Он только говорил с Джоном Лесли, епископом Росским, относительно «Условий освобождения» Марии и ничего не знал о Ридольфи, так как тот покинул страну. Герцог просто пытался увязать никак не желавшие сходиться концы, а поскольку он считал, что казнь близка, то о правде совершенно не заботился.

Условия содержания Норфолка в Тауэре были такими мягкими, что он передавал оттуда сообщения и получал золото, а в его экземпляре Библии были обнаружены шифры для новых посланий. 13 октября он высказал свое мнение относительно договора об урегулировании, полагая, что Якова нужно отправить на юг, а замки Шотландии должны остаться в руках друзей Марии. Он также сказал, что понятия не имел о переписке с Шотландией, и хотя Хью Оуэн, человек Эрендела, рассказал ему о плане побега, а также о планах Стенли, он ответил Оуэну, что ему все это не нравится, и не принял в этом участия. Он сказал Ридольфи, что не станет иметь дело ни с одним иностранным государем или подданным. Помимо этого он ничего не знал. Он отверг предложение брака с Марией, сделанное ему Летингтоном в Йорке, и знал, что Мария была расстроена его обещанием не иметь с ней больше ничего общего, но ему было необходимо сделать это заявление, чтобы обеспечить свое освобождение из Тауэра в прошлый раз.

В сентябре Бёрли приказал Шрусбери: «Дайте ей (Марии) знать, что ее зашифрованные письма и изложенные в статьях предложения герцогу Норфолку были найдены, а герцог во всем признался и передал нам шифровальную таблицу. Теперь ей не стоит считать странным, что Ее Величество обращается с ней таким образом, но скорее нужно удивляться тому, что с ней не обращаются гораздо хуже. В самом деле, мы имеем шифры и письма шотландской королевы». Эта инициатива, возможно, была призвана подготовить Марию к тому, что случилось бы, если бы Елизавета решилась предать кузину суду за явную измену.

Норфолк предстал перед судом пэров, председателем которого в качестве лорда-стюарда был Шрусбери. Результаты процесса были предсказаны заранее; 16 января герцога признали виновным и приговорили к обезглавливанию. 6 февраля он составил своеобразное завещание: Сассекс получил его орден Подвязки, орден Святого Георгия и цепь — речь шла об очень дорогой золотой цепи ордена Подвязки и усыпанной драгоценностями подвеске Святого Георгия, а Бёрли предстояло унаследовать золотую парчу и кольцо с рубином. 26 февраля герцог произнес свою последнюю исповедь, заявив, что всегда был протестантом и очень сожалеет, что некогда давал основание считать, что он благоволит католикам. Он признал, что «высокомерно решил, без позволения на то Ее Величества, вести дела с шотландской королевой» даже после того, как обещал Елизавете отказаться от этого. Норфолк также признал, что общался с Ридольфи больше, чем сообщал ранее, а длинный и трагичный документ был подписан «рукой раскаивающегося теперь, когда уже слишком поздно, Томаса Ховарда».

Ридольфи написал Марии 30 сентября, сообщая ей о своих странствованиях по Европе. Он добрался до Рима — «остановившись на несколько дней в моем доме во Флоренции, чтобы позаботиться о собственных делах» — и там получил одобрение папы Пия V, выразившего сочувствие бедствиям Марии, а оттуда отправился в Мадрид, но к тому времени, когда он смог убедить осторожного Филиппа II, было уже слишком поздно. Епископ Росский и Норфолк находились в Тауэре, и Ридольфи пришлось удалиться «в некое место, где никто не станет проявлять ко мне враждебности». Он никогда больше не возвращался в Англию. Ридольфи умер в возрасте пятидесяти лет и был похоронен в родной Флоренции.

Норфолк, как и многие другие ее поклонники, принявшие смерть от руки палача, никогда не был влюблен в Марию. Будучи представителем одной из самых знатных семей Англии, он стремился укрепить династию, заботясь о роде Норфолков так же, как он пекся о случке собак и лошадей. Его высокомерию льстила перспектива жениться в четвертый раз на помазанной королеве, представительнице рода Стюартов, в жилах которой текла кровь Тюдоров. Герцог был слишком глуп, чтобы понять — такие амбиции представлялись изменой королеве, от которой проистекала его собственная власть, и это сочетание глупости и амбиций привело его на плаху. Трудно не испытывать к Томасу Ховарду, герцогу Норфолку, хотя бы крупицу симпатии.