Мария Стюарт

Последняя слабая надежда на восстановление Марии на шотландском престоле умерла вместе с регентом Маром 29 октября 1573 года. Его место занял Мортон, который был решительно настроен покончить с хаосом постоянно возобновлявшейся гражданской войны. Теперь не было никакого шанса вернуть Марию на трон в Шотландии, а после заключения в Эдинбурге в феврале 1573 года мирного договора верны ей остались только Летингтон, Киркалди из Грэнджа и несколько других лордов, осажденных в Эдинбургском замке. Елизавета послала в Лит полторы тысячи человек, и 16 июня гарнизон из 164 мужчин, 34 женщин и 10 мальчиков сдался. Большинство, включая Киркалди из Грэнджа, были повешены, а 9 июля последний сторонник Марии, Мейтленд из Летингтона, шотландский Макиавелли, принял яд и умер. Его тело было обнаружено четыре дня спустя, когда его уже пожирали черви. Теперь Мария Стюарт оставалась королевой Шотландии только по имени.

Примерно в это время Мария также осознала, что кардинал Лотарингский удерживает большую часть ее французской пенсии для собственных нужд. Она имела серьезные, хотя и необоснованные, надежды на то, что де Верже сможет остановить грабеж, совершавшийся ее собственной семьей, но поскольку для Гизов она больше не имела никакой политической ценности, они считали, что могут грабить ее безнаказанно. Ее деверь Карл IX просто отмахнулся от Марии: «Бедная дура так и не успокоится до тех пор, пока ей не отрубят голову. Честно говоря, им стоит предать ее смерти. Я считаю, что виной всему ее собственная глупость. Не вижу, чем можно было бы помочь».

Тот факт, что Мария находилась в заключении и в изоляции, получил подтверждение и в том, что все известия о громадных переменах в ее королевстве теперь доставлялись к ней через вторые руки и по усмотрению Бёрли. Теперь не имело значения, знает ли она что-то о состоянии дел в Шотландии или нет. Поскольку она стала центром притяжения заговорщиков, чем меньшей информацией она располагала, тем лучше.

В декабре информатор Хэйуорт предупредил Лестера о заговоре папистов в Ланкашире. Те якобы собирались доставить шотландскую королеву во Францию, Испанию или Шотландию. Предупреждение было крайне расплывчатым, не давало точных деталей и могло оказаться истинным по отношению к любому моменту пребывания Марии под стражей. Письмо выглядит как обвинение фанатичного и озлобленного человека в адрес своих соседей-католиков, однако Мария являлась центром самых мелких споров на локальном уровне. Уильям Уортон предложил, чтобы Марии послали поддельные письма с фальшивыми новостями, которые вовлекли бы ее и ее друзей в заговор, так что потом их всех можно было бы арестовать. План был отвергнут, но Уолсингем отметил, что эта идея достойна дальнейшей разработки.

1574 год начался с получения утешительного письма от кардинала Лотарингского, в котором тот советовал Марии «еще ненадолго притвориться и не усугублять положение» и неубедительно клялся потрудиться ради ее «величия и свободы». Мария снова написала Елизавете, выражая обеспокоенность долгим молчанием кузины и умоляя дать ей знать через Фенелона, как угодить ей, пока она «ждет, когда Господь вдохновит вас положить конец моим затянувшимся бедствиям». Она не получила ответа. Политика Шрусбери, одновременно проявлявшего строгость и сочувствие, подверглась критике, и в апреле два человека, Коркер и Хэуорт, обвинили его в неподобающей мягкости по отношению к Марии и высказали предположение, что граф поддерживает ее претензии на престол. В итоге тот написал письмо Бёрли: «Я не сомневаюсь в великой благости Господней и в том, что Ее Величество будет править долго и счастливо годы спустя после того, как я умру… Как можно вообразить, что я склоняюсь поддержать претензии этой королевы на наследование после Ее Величества? Я знаю, что она — иностранка, папистка и мой враг». Слух, выросший из мелкой зависти, а не из каких-либо фактов, не развеялся, и годом позже, 24 декабря 1574 года, граф написал снова, отвергая сплетни о том, что в Бакстоне он стал союзником Марии. Елизавета резко одернула его, «прямо обвинив в благосклонности к королеве Шотландии». Он ответил: «Что же до шотландской королевы, я и в самом деле не желаю ей зла. Но я не желаю и иметь дело с претензиями на престол: если она вознамерится нанести ущерб Ее королевскому Величеству, моей правительнице, то ради нее я обвиню ее, и в этом я ей не друг, а то и хуже». Другими словами, у него не было личной неприязни к Марии, если она не представляла угрозы для Елизаветы.