– Умри, умри, умри! – восклицала Мария, как безумная. – Двадцать лет ты держала меня взаперти, двадцать лет ты издевалась надо мной! Двадцать лет ты упивалась моими страданиями, не давая мне жить и не давая умереть! Лучше бы ты сразу убила меня, чем такие мучения. О, я была покорна, я смиренно выносила все унижения, которые ты с дьявольской изобретательностью придумывала для меня, – а ты упивалась моей беззащитностью и сладострастно наблюдала, как я старею и угасаю! Ты ждала, когда у меня кончится терпение, ты не торопилась, ибо знала, что убив меня, ты прекратишь эту пытку, которая доставляла тебе такое удовольствие. Больше я не намерена ублажать тебя: если я погибну, то пусть это станет последним удовлетворением, которое ты получишь от меня! Но чтобы со мной ни случилось, я не дам тебе восторжествовать. Я грешна, но ты грешна не меньше. Слишком долго и изощрённо мучила ты меня, чтобы я простила тебе. Простить – это значит надругаться над собой, признать, что я стала жалкой раздавленной тварью, ползающей в грязи, забывшей о гордости и недостойной называться подобием Божием! Я нанесу тебе такой удар, сестрица, которого не забудешь ты и не забудут потомки! Пусть на Страшном Суде с меня спросится за это, но я не могу иначе. Я не уйду в другой мир не отомщённой!
Мария взяла чистый лист бумаги и принялась писать, по-прежнему дрожа от ярости, но теперь подбирая каждое слово.