Все самое невероятное и не укладывающееся в обычные рамки происходит здесь, на Талего.
— Я не знаю, что в его понятии означает «красота». Но это и неважно. Здесь есть еще одна женщина, и важно как раз это.
— Кроме нас?
— Кроме нас, да… Вы правда никого не видели?
Не имея возможности спросить о промелькнувшей, как видение, старухе Майтэ напрямую, я пытаюсь хоть как-то выплюнуть ее из забитого волосами рта. Неважно, что старуха не подпадает под определение «самая красивая женщина», у каждого — свой взгляд на красоту. И у Кико тоже. Если я казалась ему восьмилетней девочкой, то почему Майтэ не может показаться красоткой?
И она не улыбалась. Я помню это точно.
— Я никого не видела, Ти. Никого. Если бы здесь кто-то был, ты обнаружила бы его…
— Ее…
— …Ее скорее. Это ведь ты шляешься по острову целыми днями. Ты — не я.
— Ничего я не шляюсь. Просто хочу выбраться отсюда. Хочу добраться до того острова…
— Ты считаешь, что переехать с острова на остров означает выбраться? — До соплей алогичная ВПЗР неожиданно впадает в самую что ни на есть железобетонную логику.
— Хуже, чем здесь, не будет.
— А если будет?
Кроха-остров так и стоит у меня перед глазами — еще более прекрасный, чем в реальности. Освещенный не зимним солнцем, а летним. Маленькая сосновая рощица видится мне теперь реликтовым лесом, на крыше закреплено сразу пятнадцать спутниковых тарелок вместо двух; причал способен принять круизное судно максимальной тоннажности, а дом… Все мои надежды связаны с восхитительным, добросердечным домом под красной черепицей. Только бы оказаться в нем!..
— Вы просто не видели тот остров.
— Мне вполне хватает этого.
— А мне — нет.
— А что говорит идиот? Он ведь должен был просветить тебя насчет райского уголка, куда ты так рвешься.
— Ничего.
— Ты даже не удосужилась расспросить его?
— Я же объясняла… Это был странный разговор.
Но не более странный, чем разговоры, которые я в последнее время веду с ВПЗР. Инициатива в них принадлежит совсем не мне. Я не могу ни о чем расспрашивать, а заранее заготовленные вопросы не в состоянии сорваться с губ. А если случайно и срываются — ответа на них никто не дает. Куски получаемой информации никак не связаны между собой, они протухают подобно рыбе в забытом на берегу садке, — их остается только выбросить за ненадобностью.
— Ему все время что-то мешало разговору.
— Что же может помешать разговору?
— Ну, я не знаю… Сильный ветер, шорох шин. — Стоит ли говорить ВПЗР о той невидимой спице, которая то и дело пронзала мне ухо на обратном пути?..
— А нельзя было поговорить в более спокойной обстановке? А не тогда, когда тащишься на велосипеде?
— В спокойной обстановке Кико не разговаривает. Ну почти. Он произносит только одно слово…
— Наверняка это судьбоносное слово все может объяснить.
— Не знаю. Он говорит «пффф».
Несколько секунд ВПЗР непонимающе смотрит на меня.
— Как ты сказала? Повтори.
— Пффф.
— Пффф? — Непонимание сменяется брезгливым сочувствием (то ли к моей тупости, то ли к тупости Кико), после чего ВПЗР начинается смеяться. — Вот так просто — «пффф», и все?
— Так просто.
— Мне кажется, тебе активно не нравится это слово, Ти.
— Можно подумать, оно нравится вам. Кому бы то ни было вообще.
— Оно тебя раздражает, да?
— Нет.
— Это ведь не испанское слово?
— Это просто междометие… Что-то вроде междометия.
— Возможно, имеет смысл подождать. Чтобы это абстрактное междометие превратилось во что-то более удобоваримое.
— А почему оно должно превратиться?
— Потому что, начав говорить, уже не остановишься.
— Да нет же, он ведь уже разговаривал со мной! Просто разговоры были странные. Намного более странные, чем его «пффф». Как будто говорил не он…
За спиной ВПЗР раздается утробный звук, от которого я невольно вздрагиваю. И лишь мгновение спустя понимаю: булькнула вода в бойлере. Ничего пугающего — только вода.
— Не он? А кто?
— Я не знаю. Просто… это были разные голоса. Оба раза — мужские, но совсем-совсем разные. Непохожие друг на друга. Диаметрально противоположные.
— По тембру?
— И по тембру тоже.
— Твой новый друг — чревовещатель?