Д е к о: Я хотел бы объяснить причины... этого поведения, которое кажется мне исключительным в эротической жизни императора. Так вот, представим себе на минуту, что мы находимся в его положении: некая молодая полька, уже отнюдь не девица, а двадцатилетняя женщина и мать, в добавок насильно выданная замуж, буквально бросается ему на шею, прибегая чуть ли не к переодеванию, чтобы приблизиться к нему и поговорить с ним.
Наполеон имел полное право верить, что Мария Валевская решилась отдаться ему. Он почти ничего не знает о довольно гнусном давлении, оказываемом на молодую графиню, чтобы она стала его любовницей. Ни князь Юзеф Понятовский, ни члены временного правительства не информировали его о настоящей осаде, которую им пришлось проводить, чтобы добиться своей цели: заставить Марию сдаться, дабы ради блага Польши - она согласилась лечь в постель к императору. Они скрывали от него роль сводни, сыгранную мадам Вобан. Император же видел только одно: молодую женщину, которая после периода некоторой сдержанности готова явиться на ночное свидание и соглашается стать его любовницей.
Кастелло: Сдержанность, говорите? А разве Мария не отказывалась читать письма, присылаемые ей Наполеоном? Разве она не отказывалась носить драгоценности, которые он ей преподнес?
Деко: А разве ему передали правдиво занятую ею позицию? На это нет никаких доказательств. Наполеон имел полное право считать поведение Марии Валевской проявлением кокетства, типичного для славянской женщины, которая бывает то огненной, то холодной, а в любви ее трудно превзойти в "танце сомнений" (de la valse hesitation).
Кастелло: Допускаю, что император был настолько ослеплен страстью, допускаю, что в результате прежних легких побед проявил такую наивность и такое непонимание натуры Марии, но разве все это оправдывает факт, что он использовал обморок - отнюдь не притворный, как это бывало у Жозефины, а настоящий обморок, - чтобы повести себя как дикарь? Неджентльменское поведение, вот самое мягкое, что можно об этом сказать. Кроме того, что еще меня коробит: патриотизм Марии был использован как противовес ее добродетельности. Император шантажировал Валевскую, чтобы принудить ее к свиданию, непрестанно выдвигая в качестве приманки аргумент - воссоздание польского государства, в то время как думал только о том, как заключить соглашение с Россией. Он же отлично знал, что это соглашение будет достигнуто ценой Варшавского Княжества.
Деко: Я также верю, что окружение графини Валевской использовало, если можно так выразиться, "польский" аргумент, чтобы преодолеть сопротивление Марии, однако Наполеон абсолютно не знал, что именно было предпринято, чтобы ускорить минуту, когда жена старого графа Валевского очутится в его объятиях.
К а с т е л л о: Но он же был первый, кто воспользовался этим аргументом. Вы забываете о фразе в одном из писем Наполеона к Марии: "Ваша родина будет мне дороже, когда вы сжалитесь над моим бедным сердцем".
Д е к о: Когда Наполеон писал эти слова, он был вполне искренен, как бывает искренен каждый влюбленный. Он действительно хотел видеть Польшу глазами Марии, которой жаждал и которую, как ему казалось, любил. А клятвы и обещания в письмах... тут часто пожимаешь плечами, когда страсть уже погасла, воспоминания поблекли, а желания утолены.
Кастелло: Несомненно. И часто человеку бывает стыдно. Я хотел бы верить, что, когда император вспоминал о событиях той ночи в Варшаве, это не наполняло его особой гордостью.
Д е к о : Как бы то ни было, Мария - а дальнейшее ее поведение подтверждает это - никогда не корила императора этим насилием. Не будем более строгими, чем заинтересованное лицо, даже если некоторые, как вы, скажем, считают ее жертвой.