Мария Валевская

Ведь если это заявление правдиво, если знаменитый архив из замка Браншуар действительно не существует, то граф Орнано IV должен войти в историю биографической литературы как один из величайшых мистификаторов.

Жана Савана не убедило заявление старой графини.

"Документы существуют, - категорически утверждает он в книге "Дело Марии Валевской", - но если бы их представили, посылка "роман" рухнула бы. И пришлось бы проститься с миллионами... А документы существуют".

В подкрепление своих слов Саван приводит все места книги, где граф Орнано ссылался на архив в Браншуар, различая "фрагменты воспоминаний", "записки" и "заметки".

Прибегает Саван и к другой биографической книге графа Орнано, посвященной Александру Валсвскому (Париж, 1953 г.). Говоря там о Валевской, Орнано писал:

"Жизнь польской супруги Наполеона явилась предметом труда, основанного на ее воспоминаниях, записках и пере писк е". Чтобы не было сомнений, о каком труде идет речь, родовой биограф добавил сноску: "Ф. д'Орнано. "Мария Валевская - польская супруга Наполеона".

Но суд, основываясь исключительно на формальном праве, не углублялся в сложности биографического дела, не вникал в мотивы обвиняющей стороны. Ее заявление об отсутствии документов он признал убедительным доводом.

На открытом заседании 6 декабря 1962 года XVII уголовная палата трибунала первой инстанции департамента Сены огласила приговор, признающий Жана Савана виновным в плагиате и обязывающий его выплатить в качестве возмещения убытков сумму в 2000 новых франков и внести штраф в размере 500 франков, а также покрыть расходы по опубликованию приговора в пяти журналах, чтобы сумма не превышала 3000 новых франков.

В обоснование приговора суд подтвердил, что книга графа Орнано, несмотря на декларацию автора в предисловии, не является историческим произведением. "История выступает в книге Орнано... как второстепенный элемент и в пропорции, определить которую невозможно изза отсутствия определенных источников..." Так что Саван допустил плагиат из литературного произведения, совершив "довольно значительные перепечатки, которые были обнаружены и произвели смятение в умах третьих лиц".

"Судьи покинули зал, - пишет Саван в книге "Дело Марии Валевской". Адвокат и я переглянулись, задав себе вопрос: не сон ли это?.."

Обвиняемый подал апелляцию. Написал он ее в виде книги. "Внесенный приговор не зиждется на законе, он несправедлив, - читаем мы в "Деле Марии Валевской", - ибо он не принял во внимание и не рассмотрел моральный элемент преступления... Он несправедлив, ибо не посчитался со всем тем, что говорит в пользу Жана Савана, что говорит о его добронамеренности. Если против этого будут возражать, заявляя, что суд принял во внимание некоторые моральные элементы, поскольку были учтены смягчающие вину обстоятельства (возмещение назначено в пятьдесят раз меньше, чем требовалось в иске. - М. Б.), то это отнюдь не аргумент... Ибо благонамеренность не дозируется. Ее или признают, или не признают. Если ее не признают, то нужно хотя бы путем дискуссии доказать, что ее не было, чего суд не сделал. Или признать ее. Но тогда отпадает преступление".

"Дело Марии Валевской" - необычайная книга, но читать ее не очень приятно. Слишком много в ней яду и злости. Жан Саван, защищая свои права и мстя за нанесенную ему обиду, не выбирает средств. Он ненавидит своих противников по процессу, которые загнали его в ловушку; ненависть свою он распространяет на весь род Орнано и даже на Валевскую. Некоторые мнения Савана о нашей соплеменнице и об ее отношениях с Наполеоном следует счесть слишком опрометчивыми, а то и просто несправедливыми. Но это можно простить, потому что за одержимостью, грубостью и злословием (не лишенными острых классовых акцентов) Савана чувствуется праведный гнев оскорбленного гуманиста, который пытается противопоставить существо дела бездушной букве закона.

Вот образец стиля этого историка-памфлетиста. После злого портрета покойного графа Орпано (где особенно выпячена его любовь к скачкам) Саван набрасывает собственный портрет:

"После обвинителя обвиняемый. Обвиняемый со стыдом признает, что ни одна из его бабушек не делила ложе с королями или императорами. Так что он родился без состояния. А посему он не имел возможности сорить деньгами на беговых дорожках. Происходя из рабочей семьи, он не познал, что значит иметь уйму свободного времени, что является принадлежностью праздных существ. Зато, не будучи слишком компетентным в скаковых "породах", он полагает, что довольно хорошо знает историю.

Обвиняемый не граф... Он признается в этом. Но это несчастье он разделяет с Пастером, Бальзаком, Корнелем, Сервантесом, Тэном, Мишле, Альбером Швейцером, Данте, Гёте, Вийоном, Вольтером и многими другими.

И если бы ему все равно было горько от этого, он утешался бы мыслью, что ни Тацит, ни Геродот, ни Плиний, ни Фукидид, ни Фюстель де Куланж... не имели графского титула.