Марийкино детство

Возвращаясь к столу, весь испачканный в саже, он рассказывал о том, как он наварит целый пуд гуталину и будет продавать его чистильщикам сапог. На вырученные деньги он сможет наварить уже три пуда гуталину и опять его продавать. Денег будет много – он пошлёт Веру в Крым лечить горб, матери купит шубейку на лисьем меху, а себе – велосипедный насос.

Велосипедный насос был давнишней мечтой Сеньки. Кто-то сказал ему, что для того чтобы получить из каменного угля чистейшие алмазы, требуются две вещи: велосипедный насос для накачивания воздуха и температура в тысячу градусов. Вот Сенька и собирался изготовлять алмазы. Кусок каменного угля величиной с тарелку уже давно лежал у него под кроватью. Остановка была только за насосом. Как только ему удастся раздобыть велосипедный насос, он приладит его к примусу и будет до тех пор подливать керосин и накачивать воздух, пока уголь не накалится до тысячи градусов. Потом нужно уголь залить холодной водой, остудить, и из него получатся настоящие алмазы – каждый величиной с горошину.

Сенька всё ещё возился у печки, а девочки уже опять мазали клеем этикетки.

– Какой мне сон сегодня чудной приснился! – говорила Вера.

– А ну-ка, расскажи, доченька…

Вере постоянно снилась еда. То она увидит во сне огромный пирог с капустой, величиной со стол, и ангела, который разрезает пирог на куски и раздаёт всем детям со двора. Дети толкаются и оттесняют маленькую Веру, и когда доходит до неё очередь, то пирог уже роздан. А то приснится ей жареный гусь, который оживает и удирает с тарелки, когда его собираются съесть…

– Ну, это что за сон! Пироги с капустой… – быстро, не глядя на Веру, говорил Сенька. – Вотмне снится всегда интересное. Один раз приснилось, будто я по воздуху летаю на такой машине, вроде как аэроплан, только без крыльев, и эта машина может ездить по земле и плыть по воде.

Слова изо рта у Сеньки сыпались, как скороговорка «на дворе трава, на траве дрова»; он был проворный, быстрый и юркий, точно мышь.

– Учить бы тебя надо, – вздыхала Наталья, – в гимназию бы отдать, вышел бы образованный. Так где же нам, когда у нас и так через каждую копейку слёзы льются…

Наталья ещё ниже наклоняла над столом своё широкое бледное лицо. Она что-то шептала, вздыхала и покачивала головой. Марийке становилось очень жалко Наталью, и она старалась как можно скорее клеить, чтобы заработать для печниковой семьи побольше копеек.

– Ничего, мама, вот я наделаю из угля целый мешок алмазов и разбогатею. Поступлю тогда в гимназию, а коробки аптечные к чёрту, к чёрту, в печке их спалю! – торопливо говорил Сенька.

Он подскакивал к столу, мазал одним махом несколько этикеток и бочком, бочком – снова к печке.

Когда Полуцыган не работал, он целые дни проводил в извозчичьем трактире на Рыбной улице. Этот трактир содержал его приятель, бывший печник Иван Иванович.

Бывало так, что Полуцыган не выходил из трактира Ивана Ивановича по нескольку дней. Наталья к этому привыкла и не беспокоилась.

Однажды, когда Полуцыган не показывался домой больше двух суток, Наталья послала в трактир Веру, чтобы та забрала у отца ключи от сарая. Марийка пошла вместе с Верой.

Рыбная улица, где помещался трактир Ивана Ивановича, была недалеко от дома Сутницкого. Нужно было спуститься с горы и свернуть налево, к вокзалу. Привокзальные улицы были грязные, узкие, с высокими, тесно сдвинутыми домами. Почти в каждом доме здесь помещались трактир, чайная или пивная. На вывесках чаще всего были нарисованы огромные раки и дымящиеся сосиски, а иногда попадались и надписи: «Трактир «Американ», «Чайная «Уют», «Восточные закуски».

На булыжной мостовой дребезжали ломовые телеги, к вокзалу тянулся рабочий люд, шло много солдат с сундуками за спиной.

Здесь было очень шумно от грохочущих телег, от паровозных гудков, от брани ломовиков, которые не могли разъехаться на узкой мостовой и нещадно лупили своих взмыленных тощих кляч.

Даже как-то не верилось, что в десяти минутах ходьбы отсюда были широкие улицы, зеркальные витрины магазинов и цветущие акации на бульварах.

Девочки ещё издали увидели трактир Ивана Ивановича.

Перед трактиром стояло много извозчичьих пролёток, и лошади, засунув головы в торбы, жевали овёс, дожидаясь своих хозяев. Воробьи целыми стаями прыгали под ногами у лошадей и клевали рассыпанный овёс.

Марийка и Вера вошли в трактир. На дворе стоял солнечный день, а здесь горели лампы, на окнах были задёрнуты тёмные занавески, и казалось, что уже наступил вечер.

Повсюду за столиками сидели извозчики – огромные краснорожие мужики в синих сборчатых поддёвках. Они уписывали солянку, поставив на пол свои засаленные и бурые от пыли цилиндры.

В углу, на деревянном помосте, сидел слепой большеротый парень и играл на гармошке. Девочки с минуту смотрели, как он растягивает гармонику, раскачивается вместе со стулом, морщится и кривит свой огромный рот каждый раз в ту сторону, куда выгибаются мехи его гармошки.