Марийкино детство

– Слушай, девочка, – сказал доктор очень тихо, – ты должна раздеться, лечь в постель и притвориться, что спишь. Поняла?

– А зачем?

– Нужно…

Докторша вынула из шкафа свой сак и понесла его на кухню. Доктор шёл впереди, освещая дорогу коптилкой «Юпитер», которая была сделана из железной трубочки. Над трубочкой колыхалось четыре язычка пламени.

Елена Матвеевна прошла за занавеску и положила свой сак под слежавшийся тощий тюфячок. Марийка быстро разделась и легла в постель, Она слышала, как у дверей позвонили. Кто-то отворил, и в переднюю, топая сапогами, вошло несколько человек. Все они прошли в столовую.

«Сейчас придут сюда», – подумала Марийка и, просунув руку под тоненький тюфячок, пощупала, там ли каракулевый сак. Он лежал на месте. Марийка провела рукой по мелким завиткам шелковистого меха. Прошло минут десять, а в кухню никто не приходил.

«Что там делается? – подумала Марийка. – Пойду тихонечко, погляжу…»

Она спрыгнула с кровати и в одной рубашке» на цыпочках пробралась в тёмный коридор. Отсюда было видно всё, что происходит в столовой.

По-прежнему на рояле тускло мерцала коптилка. Возле стола стояли трое: матрос в бескозырке, высокий бородатый человек в расстёгнутой шинели и молодая девушка в меховой шапке.

Бородатый разглядывал документы доктора и, улыбаясь, говорил:

– Так что простите за беспокойство. У трудящейся интеллигенции мы ничего не берём… Мы изымаем ценности только у капиталистов, чтобы использовать их на благо революции.

– Пожалуйста, пожалуйста, – говорил доктор таким тоном, точно просил, чтоб и у него что-нибудь взяли.

А докторша растерянно топталась возле стола и повторяла:

– Садитесь, господа. Почему вы стоите?…

Через минуту ночные гости ушли. Марийка слышала, как доктор, закрыв за ними дверь, сказал жене:

– Ну, что я тебе говорил? Напрасно только панику подняла…

– А всё-таки пусть мой сак лежит на кухне до утра, – заметила Елена Матвеевна.

Марийка побежала в кухню и юркнула в постель. Лежать на каракулевом саке было мягко и удобно. Она сразу же заснула.

Часов в семь Поля ушла на рынок поискать какой-нибудь провизии. Марийка поднялась вскоре после её ухода, вымыла пол на кухне и наколола лучинок для самовара. Поля всё не возвращалась; Марийке надоело её ждать. Она прилегла, не раздеваясь, на кровать и заснула. Сквозь сон она почувствовала, что кто-то трясёт её за плечо. Возле кровати стояла докторша.

– Вставай! Вот разоспалась среди бела дня! Вставай! Я забираю сак. Довольно его мять…

Марийка села, протирая глаза. Ей вдруг стало обидно до слёз. «Довольно мять»!… А кто их просил подкладывать нам под тюфячок свои каракули!…»

– Не встану, – сказала Марийка упрямо. – Ишь, какие умные! То ложись, то вставай. Спать хочу.

Она улеглась на постель и повернулась лицом к стенке.

– Да ты с ума сошла! – закричала докторша. – Противная девчонка! Хамка! Как ты смеешь! Подожди, мать вернётся, она тебе покажет, как дерзости говорить!

Докторша выбежала, хлопнув дверью. Марийка лежала на кровати, немного напуганная своей храбростью.

Потом она встала, убрала кровать и присела на край табуретки. Ей было страшно.

Скоро вернулась Поля. Она получила больничный паёк – полную корзину селёдок и махорки.

– Ну, еле живая дотащила, – сказала она, отдуваясь. – Завтра ещё четыре буханки хлеба дадут…

Не раздеваясь, она понесла в комнаты корзину, чтобы показать Елене Матвеевне селёдки.

Марийка сидела ни жива ни мертва. Через минуту Поля вбежала в кухню. Платок у неё съехал набок, она была красная и тяжело дышала.

– Ах ты паршивка!… Грубости говоришь! С места из-за тебя гонют…

Марийка молчала. Она стиснула зубы, закрыла глаза и стойко переносила сыпавшиеся на неё оплеухи. Потом Поля, как была в жакетке, присела к столу и заплакала.

Марийка стояла позади и исподлобья смотрела на широкие вздрагивающие плечи матери.

– Мам, – сказала она, подойдя к Поле, и погладила её по волосам, – мам, ну чего ты плачешь?…

Поля вдруг обняла Марийку, положила ей на плечо свою большую голову, и они обе заплакали вместе.

Целый день Поля ждала, что на кухню придёт Елена Матвеевна и даст ей расчёт. Наконец, поздно вечером, докторша позвала Полю в спальню и сказала, что она пока не станет отказывать ей от места, но Марийке строго запрещает входить в комнаты и разговаривать с Лорой.

ОРДЕР

Марийка долго не могла привыкнуть к тому, что теперь ей нельзя входить в комнаты. То ей понадобится взять в буфете уксус – она добежит до дверей столовой, вспомнит, что ей нельзя туда входить, и медленно пойдёт обратно; то, услышав в коридоре Лорины шаги, бросится к ней навстречу, а потом увидит надутое лицо Лоры и побежит в ванную, будто бы ей надо умыться.

Да и в кухне Марийка теперь уже не чувствовала себя так свободно, как раньше. Мать ходила все дни злая, гремела кастрюлями и ругалась с Катериной.

Катерина шипела на Марийку – всё было не по ней: и ножи плохо вычищены, и снегу Марийка натаскала в кухню, и башмаками она так стучит, что слышно в кабинете у доктора.

Поджав тонкие губы, вокруг которых уже появились морщины, она посматривала на Марийку, качала головой и ворчала себе под нос: