Марикита

– Твоя Петронилья рано или поздно уйдет на покой, а тогда и от бутылки придется отказаться.

– От бутылки? Ни за что! А где вино, там и юбки, это уж как водится.

Пока длился этот забавный разговор, кавалькада тронулась в путь, и скоро колокольни и крепостные стены Байонны превратились в несколько черных пятнышек на горизонте.

Хасинта временно оставила свой предназначенный для продажи дом на попечение служанки. Теперь ей взгрустнулось, и она бросила прощальный взгляд на родное гнездо. Глаза ее увлажнились, подбородок задрожал. Но тут госпожа де Невер и Аврора взяли ее за руки, а Флор обняла и поцеловала, и басконка улыбнулась, откинулась на подушки кареты и устремила взгляд вперед, туда, где ждал их Париж.

Впереди экипажа ехал Навай, по бокам – граф и маркиз. Сзади скакали оба мастера фехтования.

…Несколько дней пути прошли спокойно. Никакие мало-мальски серьезные события не задержали отряд. Лагардер и его друзья торопились. В городах они останавливались лишь для того, чтобы подкрепиться и отдохнуть; Готье Жандри и его зловещие сообщники не появлялись. Они, вероятно, последовали совету Лагардера и решили держаться от него подальше.

Единственная серьезная задержка случилась в Шартре: только лишь кавалькада въехала в его пределы, как губернатор де Фловиль приказал немедленно закрыть городские ворота. Он даже выслал навстречу гонца, пригласившего графа де Лагардера и его спутников в ратушу.

Гонцом оказалась госпожа Льебо; сам губернатор в сопровождении начальника городской полиции мэтра Амбруаза Льебо явился почти тотчас же, и Анри пришлось подчиниться.

Прекрасные глаза Мелани Льебо заблистали от радости при виде Лагардера и затуманились печалью при расставании с ним, однако это обстоятельство не помешало нежной красавице засвидетельствовать свои лучшие чувства обеим девушкам.

Когда городские ворота вновь распахнулись, чтобы пропустить путников, прощальные поцелуи и объятия задержали их еще на четверть часа; последние слова были: «До скорой встречи!»

Дело в том, что господин де Фловиль обещал побывать на свадьбах Авроры и Флор, а госпожа Мелани даже прикидывала, какие платья захватит с собой в Париж, чтобы блистать в них на обеих церемониях. Одно лишь омрачало ее радость: с нее взяли обещание, что вместе со своими дорожными сундуками она привезет и своего дражайшего супруга мэтра Амбруаза.

Распрощавшись с восторженной Мелани, Аврора сказала своему жениху:

– Это, конечно, замечательно – чувствовать, что все вокруг тебя любят и что это из-за вас, мой Анри! Но только что с нами будет, если каждый встречный станет домогаться вашей дружбы?

– Я дарю ее далеко не всем, – засмеялся граф, – а те, кому я друг, будут счастливы сложить свою преданность к ногам моей жены.

– А что за добро вы сделали этим людям? – спросил Шаверни.

– Вы хотите сказать, что они для меня сделали? Губернатор предоставил мне дом, лошадей, кредит, а эта горожанка, которую вы только что видели… У нее возвышенная душа, она подарила мне свое сердце. Прекрасный подарок, не правда ли?

Маленькая кавалькада быстро продвигалась вперед: еще один день, еще несколько часов – и Лагардер счастливым и гордым вернется в Париж, который оставил когда-то в унынии и отчаянии.

Вдруг Аврора де Невер громко вскрикнула от радости: вдали показался величественный силуэт Собора Парижской богоматери. Торжественно зазвучали колокола, как бы приветствуя путников. Пожалуй, только их перезвон и ознаменовал возвращение в столицу тех, кто столько страдал и так любил.

VIII АУДИЕНЦИЯ В ПАЛЕ-РОЯЛЕ

У регента Франции была короткая память, и о тех, кто на некоторое время удалялся от двора, он с легкостью забывал. Он спокойно позволил бы своим лучшим друзьям поседеть в каменных мешках Бастилии, если бы ему своевременно не напомнили, что их посадили туда всего на неделю в наказание за какую-то мелкую провинность. Но когда друзья были возвращены ко двору, он стремился загладить свою забывчивость многочисленными благодеяниями.

Таким образом, имена герцогини де Невер, ее дочери и Лагардера давным-давно изгладились из его памяти, поэтому неудивительно, что его высочество очень удивился, когда однажды вечером какой-то незнакомец, сумевший обмануть бдительность дворцовой стражи, с удивительным хладнокровием подал ему конверт, скрепленный печатью с гербом Невера.

Филипп Орлеанский сперва отпрянул, подав знак командиру охраны, но, когда гвардейцы приблизились к экзотического вида гонцу, собираясь вышвырнуть его вон, принц внезапно узнал герб покойного герцога и приказал солдатам удалиться. Затем он быстро взломал черные восковые печати.

Было около десяти часов вечера, и регент находился в превосходном настроении. Он как раз собирался сесть в карету, чтобы отправиться в Сен-Клу. Госпожа де Тенсен вместе с кардиналом Дюбуа затеяли там возрождение некоего старинного праздника – как в угоду его королевскому величеству, так и для собственного удовольствия.