Маримба!

Удивительным образом люди верят необыкновенным рассказам Гороховой о ее прошлом и настоящем. Действует напор, а также, по моему мнению, дворянское лицо и очень хорошие, новые, изящные наряды, которые Горохова не устает менять. Песцовая шуба в пол, серебристая норковая душегреечка, и к ней – милый норковый беретик, мягкие стильные палантины, в которые она кутается, выгодно подчеркивая свою благородную стать, внушительные драгоценности, тонкие холеные руки, неброские чистые сапожки из мягкой кожи…

Однажды Горохова все же затащила меня к себе домой под каким-то предлогом. Я прошла на огромную кухню, села на белый резной стульчик у круглого стола и поняла, что, если я сейчас срочно не уйду, то меня стошнит тем винегретом, который мы только что с Катькой съели. Хорошо, что Катьку не взяла с собой. У Гороховой пахло дома псиной так, будто она держала целую псарню.

– Ой, Маша, я, кажется, забыла замок запереть… – сказала я и попыталась ускользнуть в дверь.

– Замок? Давай сюда ключи! – Горохова, недолго думая, выхватила у меня из рук ключи и крикнула в глубину квартиры:

– Иван Филимоныч! Подойди-ка на минутку!

Из маленькой комнаты тут же показался худенький, почти на голову ниже Гороховой пожилой человек, которого я часто видела в подъезде с собакой, но не могла даже предположить, что это муж Маши.

– Иванушка, вот тебе ключи, иди проверь, заперта ли у нее дверь, – Горохова кивнула на меня.

Только неуемное мое любопытство – уже даже не воспитанность и вежливость – заставило меня проглотить и это. Машин муж, ни слова не говоря, не поздоровавшись со мной, ничего больше не спросив – то есть он хорошо знал, где я живу, в какой именно квартире, на каком этаже, – выскользнул из двери с моими ключами в руке. Я понадеялась, что Катька еще не успела вернуться из школы и не испугается, заслышав, что кто-то скребется в замке. Думать, что Иван Филимонович как-то по-другому воспользуется ключами, мне не хотелось. Пусть проверит, что дверь заперта…

– Проходи, Лебедева, садись. Пупочка! Иди сюда, голубушка, познакомься… – махнула рукой Горохова.

– Собаку зовут Пупа… – стараясь глубоко не дышать, проговорила я, чтобы поддержать разговор.

– Нет! – улыбнулась Горохова. – Пупа – это для родных. Вообще-то ее зовут Пенелопа. Я так внучку хотела назвать, да зять не разрешил. Он у меня очень хороший! Я его в Газпром устроила работать. Он там главный…

– По немцам… – подсказала я.

Горохова с подозрением взглянула на меня:

– Ну и по немцам тоже… Ну что, пошли подвал брать?

– В смысле?

– В том самом! Пойдешь сейчас к консьержке, возьмешь у нее все ключи, вызовешь полицию, а я пока спущусь, буду тебя внизу ждать, позвоню, если что…

– Да нет, Маш… Как-то мне это не с руки… А зачем нам это?

– Как – зачем? – удивилась Горохова. – Так надо же это общежитие когда-то разгонять! Там, знаешь, сколько народу живет? Все окрестные дворники! И все комендантше нашей отстегивают! По тыще в день!

– Ой, что-то я сомневаюсь, что у дворников есть такие деньги…

– А ты не сомневайся! – заверила меня Горохова. – Вот облаву устроим на них, увидишь, сколько у них там денег… И наркотиков… И взрывчатки… Эта чернота больше тебя получает! Ты думаешь, они на самом деле дворники?

– Думаю, да…

Горохова негромко засмеялась:

– Ну от, потому у нас и страна такая, что журналисты ничего не видят перед своими глазами. Что им на уши навесят, то они и пишут. Какие они дворники? Это все наркомафия и террористические эти… Ну ты поняла.

– Группировки, – подсказала я, как обычно, не зная – как же свернуть разговор, чтобы Машу не обидеть! Чтобы она ночью не стала звонить и кричать, обиженная, в трубку, что она ко мне со всей душой, а я двух слов с ней не скажу! Что я про страну забыла, ближе своего носа не вижу! Что страна пропадает, а журналисты про хрень всякую пишут! Что если не мы, то кто страну вытащит из болота! Что дом наш сегодня ночью взорвется, а никому – дела – нет!!! Что лично я, которой Горохова доверила революционное дело, хотела сделать своей правой рукой, только ращу Катьку и стала слепой и глухой домохозяйкой, которая раз в месяц подходит к компьютеру, чтобы записать два новых Катькиных слова! А она уже выросла!!! Выросла!!! Ходит и смеется над зрелыми женщинами, у которых связи – там! Которым министр МВД в прошлое воскресенье коньяк в кофе наливал – собственноручно! На даче, в Барвихе! А я, слепоглухонемая мать, ничего не замечаю, из дочери гражданина не воспитываю, только бегаю с кастрюльками, а у меня под ногами, в подвале, террористы готовят новую контрреволюцию!!!

И бесполезно спрашивать, когда была «старая контрреволюция»…

– Ты видела, кстати, этот ужас на первом этаже? – бойко продолжила Горохова, чувствуя, что я замялась.

– Какой?

– Аквариум! Поставила тетка эта, знаешь, нерусская, с третьего этажа. Дома он ей, видишь ли, не вписался! Иван Филимонович пришел! Ну, Ванечка, как там дела?

Иван Филимонович снял ботинки, надел домашние тапки в виде больших мохнатых мышей, прошаркал к нам, положил передо мной ключи и, не слова ни говоря, ушел к себе в комнату.