Маримба!

– Да. Но деньги мало. Надо деньги…

Надиру Горохова выгнала с особой жестокостью. Заявила в полицию, что в подвале, где маленькая узбечка набирала воду для мытья подъезда, хранятся оружие и взрывчатка. А хранит их, соответственно, Надя. Та в слезах позвонила мне:

– Вы… можно… идите… меня в полиция берут…

Я, к счастью, была дома и сразу спустилась на минус первый этаж. Два хмурых полицейских ходили по многочисленным техническим комнатам, часть из которых была открыта, часть заперта.

– Там, вот там оружие! – распалившись, кричала на весь этаж Горохова. – Я сама видела!

– Так открывайте двери!

– Откуда у меня ключи? Эта тихушница все ключи спрятала! – Горохова показала на Надю. – У, черная морда! Набежали, как тараканы! Рожать они к нам бегут! Яйца свои откладывают здесь по всем углам! Был один – глядишь, завтра уже целый двор этих черных. Где взрывчатка, говори!

– Я… Ключи только… подвал, ключи общий, один, вода беру… – лепетала Надя.

– Воду она берет! Шныряет туда-сюда! Оружие носит! Осетины к ней сюда толпами валят!

– Маш, Маш… – попыталась урезонить я разошедшуюся соседку. – Ну что вы взъелись на Надю, какое оружие? При чем тут осетины? У осетин нет террористов, вы что! Они мирные…

– А! Пришла, защитница! – обернулась ко мне Горохова, которая к этому времени уже стала прохладнее со мной здороваться, поскольку я оказалась предательницей, не поддерживала ее антитеррористических демаршей и даже пыталась защищать кого-то из выгнанных ею в одночасье работников. – Морда-то, морда-то у нее, видели? Сама только с гор спустилась…

– Маш, Маш!.. – не выдержала я. – Язык попридержите! С каких гор? Я вообще-то москвичка в седьмом колене…

– Москвичка! – ядовито улыбнулась Горохова. – С такой мордой! Ты в профиль свой нос давно видела? Да папа у тебя еще по горам скакал, ножом во всех тыкал, по тебе ж видно! И сама ты такая – тихой сапой ходишь, а вот террористов как покрываешь, а! Может, ты и есть у них главная? Может, ты сама с поясом ходишь? Товарищи полицейские, вы бы проверили, что у нее там, под курткой, а то как рванет – и все, и привет нам полный!

– Женщина, женщина! – попытался урезонить ее один из полицейских. – Давайте ближе к делу. Где взрывчатка-то? Вызов от вас поступил?

– А где ваши собаки? – стала наступать на него Горохова. – Президент что сказал? «Мочить их в сортире!» Вам сказал, между прочим! Вот берите эту… – она яростно развернулась к дрожащей, заплаканной Наде, – и мочите ее в сортире! Вам показать, где сортир?

– Не надо, – скривился полицейский. – Так, ну что, давай двери, что ли, ломать? Вызовем плотника!

– Ну, с богом! – махнула им Горохова и подхватила Надину сумку.

– Нет… Не надо… – Надя с ужасом смотрела, как Горохова удаляется с ее сумкой.

– Маш! – Я догнала ее и попробовала отобрать у нее Надину сумку. – Не нужно. Оставьте сумку.

– И-и-и!!! – Горохова, набрав полную грудь воздуха, довольно громко завизжала. Я и не предполагала, что у нее есть такой голос. – Она меня ударила! Вы видели? Видели?! Ногой! В лицо! В зубы! Да что это такое! У меня связи, я на вас министра МВД завтра натравлю! Я его знаю, еще с тех пор, как он майором был! Всегда меня поздравляет с Восьмым марта! Это что такое – защищаете террористов и наркодилеров! Да у нее тут, – Маша явно забыла про Надю и решила, не откладывая, отомстить мне за отход от ее, Машиных, революционных дел, – у нее наркотики где-то в батарее спрятаны! Она мне сама говорила! Под присягой могу подтвердить! Еще просила меня, в случае чего, забрать эти наркотики, перепрятать.

– Маша, Маша, – покачала я головой, – а что ж вы не сообщили о наркотиках? Покрывали хранение, знали, не сказали – статья, между прочим, соучастие.

Горохова, продолжая повизгивать и постанывать, дергала меня то за волосы, то за рукав куртки и одновременно отмахивалась другой рукой, как будто вокруг нее летали сонмы комаров и мух. При этом она ненароком попадала этой рукой мне то по очкам, то по голове. Я отходила от нее и отходила, но Горохова неотступно следовала за мной.

Полицейские лишь разводили руками.

– Цирк… Женщины, вы уж разберитесь между собой! – Они собрались уходить.

– Да вы что! – попыталась я их остановить. – Подождите, пожалуйста! Она же сумку Надиры забрала, у нее там паспорт…

Горохова, сильно пихнув меня напоследок, подошла к приоткрытому окошку под потолком, находящемуся на уровне тротуара со стороны улицы, ловко залезла на какую-то коробку и швырнула туда сумку.

– Все! И чтобы я тебя в своем подъезде больше не видела! Поняла? – бросила она Надире. – Близко чтобы не подходила! Всее! – Она победоносно отряхнула руки. – А ты, – обернулась она на меня, – сядешь! Я помню эту батарею!

– Третья слева, – кивнула я. – И на ней написано: «Машка – коза».

Горохова, метнув быстрый взгляд на смеющихся сержантов, показала мне неприличный жест средним пальцем. Я лишь вздохнула. Белолицая дворянка, прабабушкины бриллианты два карата, ну от…

– Вы будете ложный вызов оформлять? – спросила я полицейских, когда Горохова вплыла в лифт.

Те переглянулись.

– Да вони столько будет… Не, не будем.