Марина

Но я сама опомнилась. Ну, прыгнула из окна жена Василия Михалыча… Разве он до конца понял, что случилось? А обещал мне… Я так на него надеялась. И теперь я не хочу прыгать из окна, верьте, это так. Это никого не остановит. Теперь мне кажется, что вы один знали, каково мне… Понимали… Я очухалась, пришла в себя — вы и оставить меня были готовы. Не в беде оставить, а в порядке… А это так редко бывает — быть верным в беде! Только вы и Игорь Иванов поняли меня.

— Зато вы, Марина, сделали из Игоря актера, а из меня героя.

Ничего я не понимал, зря она мне приписывала понимание. И вообще, если на то пошло, то я только сегодня полюбил ее. Она была сильна, она говорила со мной с позиции силы, и я сдался ее силе. Я такой же, как все. Зря она.

Мы проходили мимо билетной кассы, и я, соблазнившись афишей кубинского ансамбля песни и пляски, купил на него билеты.

— Только вам надо переодеться, — сказал я, — вам очень идет ваш жирафий наряд. И туфли на высоких каблуках.

Она засветилась от радости так, что я сам поверил в безукоризненность жирафьего наряда, поверил искренне.

И когда мы пришли на кубинский ансамбль и кружились в нарядной толпе, я все удивлялся, почему все на нее таращатся, а потом решил, что просто завидуют.

Концерт был феерический. Кубинцы пели, плясали, ходили на голове. А завершилось все сумасшедшей пачангой. Они плясали, гремели трещотками и еще умудрялись петь. На русском языке, кстати.

Да здравствует пачанга!!!

Да здравствует Фидель!!!

После десятиминутной безумной пачанги Марина тоже начала приплясывать, сидя в кресле, и холодноватые ленинградские зрители смотрели на нее с усмешкой. Еще через пять минут многие из них стали делать то же самое. Да и я грешным делом…

Наши места были крайними в проходе. И вот на ковровую дорожку в зал выскочил громадный мулат. Он двигался по дорожке, не прекращая танца, гремя маракасами, вглядываясь в лица. Потом увидел Марину, потянул ее за руку, и так они побежали к сцене, ловко вскочили на нее, и другие танцоры освободили для них место.

Я боялся, что она упадет или запутается руками в своих рукавах, споткнется, тем более что надела эти ужасные туфли, но нет… Пройти по улице — это для нас сложно, а плясать пачангу в негритянском ритме на огромной освещенной сцене — пожалуйста. Она медлила всего несколько секунд, приноравливаясь к музыке, а потом вдруг ринулась в танец, и, честное слово, это было хорошо.

Да здравствует пачанга!!!

Да здравствует Фидель!!!

Ее белые, длинные ноги были так же устойчивы и быстры, как черные и бронзовые ноги кубинок.

— Своя, подсадная, — сказал кто–то рядом, — я сразу заметил, что она не такая, как мы… А ведь эти номера у нас не проходят, нет у наших огня…

Мулат положил ей на плечо руку, на другом ее плече лежала рука негритянки. Они плясали все бешеней и бешеней, но Марина смотрела на меня, в мою сторону, хотя вряд ли меня видела, потому что свет бил на сцену.

ЭПИЛОГ

Известно ли читателю, что хороший режиссер ставит не только спектакль, но и прощальные актерские по клоны? Наглость ли это — рассчитывать на вызовы, на долгие аплодисменты — автор не знает. Наверное, не наглость. Всмотритесь в тревожные лица отыгравших актеров, запомните эти лица.

И вот Моцарт выходит в обнимку с Сальери, Чацкий прощально машет рукой в своем побеге из Москвы.

Автор хочет сохранить эту театральную традицию, выходит сам и выводит своих героев, оставив жеманность и смущение за кулисами.

Итак, первым кланяется Мастер Покровский.

Он все–таки больше всех причастен к происшедшему на ваших глазах сюжету. Он выбрал из толпы тех людей, о которых здесь рассказано. Не все оказались достойны его выбора — пусть бы читатель выбрал лучше, и, думается автору, случились бы тогда другие события. Но мы наблюдали эти.

Ваш выход, Мастер! Ну что же вы притворяетесь старым и сонным? Перед вами зал, заполненный зрителями. Вы молоды, вы волнуетесь, в ваших руках чужие судьбы. Подождите уходить, мы должны сказать вам, что ваша роль в этой жизни была прекрасно сыграна. Вы любили своих детей, вы верили в лучшее, вы даже позволяли себя обманывать и обижать.

А как вы обижались! До слез, будто ребенок. Вы зачастую неверно объясняли события, понятные всем, кроме вас, но ваши ошибки всегда были в выгодную для других сторону. Вы так и не узнали многого, что считали для себя ясным. Для вас существовало только то, что вы хотели видеть в людях. Да и всю свою долгую жизнь вы прожили в своем, красивом и щедром, мире, и только за то, что вы сумели сохранить этот мир в себе, вас стоит уважать. Бармалей — хороший человек? Очень может быть.

Но вы торопитесь. Устали. За кулисами вас ждет всего–навсего смерть, хоть и прекрасная, как вся ваша жизнь. (Мастер умрет через два года, на генеральной репетиции студенческого спектакля, за режиссерским пультом.)

Идите, Мастер, мы вас еще вызовем.