Марина

Приходит злостный алиментщик Сеня Гудман, якобы по делам заглядывает комсомольский секретарь Володя и еще какая–то разноименная и непостоянная мелочь на Валечкин вкус.

Когда я еще не видела Сеню Гудмана, я представляла его этаким красавцем мужчиной, изнемогающим от женских приставаний. Слышала я о нем много, но он был в отпуске и долго не появлялся, а когда появился— я чуть не умерла со смеха: маленький, худой очкарик с нахальным рядом металлических зубов. Острит без умолку, стоит по радио зазвучать музыке — танцует, и слишком много говорит для того, чтобы быть похожим на победителя.

Немного погодя я догадалась, что Сеня очень похож на меня: все эти его иногда даже пошловатые остроты — не он сам. Просто он знает, что так больше нравится окружающим. Все говорили, что у него было уже две жены и от второй жены ребенок. Если уж только официальные жены две, то интересно, сколько же всего было женщин! Я долго задавалась этой мыслью, пока получше не узнала Сеню. И здесь была полная неожиданность: не было у Сени никаких других женщин, два раза в жизни он влюблялся и два раза женился. Вернее, в первый раз он даже не очень чтобы был влюблен, просто проводил девушку два раза с танцев, зашел к ней домой, а ее мать тут же догадалась, что такое Сеня, и, не будь дура, сказала: «Ну так, дети, что вы дальше–то думаете делать?»

Сеня сказал, что думает жениться. Не только сказал, но и женился.

Его первый брак был недолгим — жена упрекала его, что он мало получает, не ездит в гости к тете Клаве и что слишком у него много дурных приятелей.

Наконец, когда Сеня принес в дом беспризорного щенка и жена подняла очередной скандал («или я, или он»), Сеня сказал, что выбирает щенка, и ушел. Она бегала на завод, устраивала Сене скандалы, но он неожиданно оказался твердым и не вернулся к ней. Развелись.

Вторая Сенина жена работает у нас на заводе. Я до сих пор не понимаю: или она очень распутная, или очень несчастная.

Она вышла за Сеню замуж, когда ее бросил какой–то прохвост, а живот уже был заметен. Говорят, что влюблен Сеня в нее был безумно, таял на глазах и захотел жениться на ней, несмотря на будущего чужого ребенка.

Родился мальчик. Сеня гулял с ним по Большому проспекту, а на работе только и говорил об Андрюшеньке. Жена плакала, обзывала Сеню тряпкой, просила «хотя бы отлупить ее», а потом неожиданно подала на развод и тут же вышла замуж за серенького старикашку, предварительно взыскав с Сени алименты.

— Пусть это ничтожество хоть тут разозлится, — объясняла она окружающим, а при встречах всегда пыталась задеть Сеню. Он краснел и молчал. И, кажется, любил ее по–прежнему. В родительские дни он ездил к Андрюшеньке на детсадовскую дачу, и когда, подвыпив, другие отцы начинали смеяться над ним — тоже смеялся, но ездить не переставал. Таким был Сеня Гудман.

Володя. Это вещь в себе. Он толстый, ушастый, глу–поватый и — женат. Никому из нас Володя не нравится. Разве что Свете. Кажется, она одна привечает Володю. По крайней мере, Лиля при этом улыбается, а Лиля кое–что понимает в симпатиях и антипатиях. Она вообще сторонница теории, что нравиться может любой мужчина, даже такой, как Володя.

До конца перерыва мы беседуем на самые разнообразные темы — от анекдотов до новостей в ракетной технике.

Лиля издевается над Володей, грубит Сене, высмеивает Валечкиных мальчишек, Кубышкина разливается соловьем, Света называет Володю «Вовочка», Валя краснеет, а я читаю, встревая в разговор только тогда, когда могу сказать что–то смешное.

Потом мы снова работаем, снова строим всяческие интриги, чтобы выскочить на минутку со станции, снова выслушиваем нотации Трубы.

Потом звонок. Час давки в переполненном троллейбусе, разорванные чулки, ободранные туфли, чьи–то мимолетные ссоры, но — странное дело — никакого раздражения. Такое спокойствие где–то внутри меня, что, наверное, поэтому меня ругают только те, что стоят сзади, но когда пробьются вперед и заглянут в лицо — замолкают.

Дома у меня как у всех. Так говорит мама. Действительно — как у всех. Иногда я ссорюсь с родителями, убегаю из дома, хлопнув дверью, иногда — очень люблю их, потому что не могу не любить. Такой уж у меня характер, что я не могу не любить людей, живущих рядом.

Когда я училась в школе, мой отец очень любил ходить к учителям жаловаться, что я не вымыла посуду и не убрала постель. Иногда он приходил на наши классные собрания, и я знала, что за этим последует длинная проповедь «перед лицом товарищей». Получалось, что я хуже всех в классе.

После выступления моего отца мне было стыдно идти в школу, и однажды я сорвалась с резьбы — не пошла.

Хорошо, что у нас были умные учителя. Они вызвали маму письмом с пометкой «лично», но мама, конечно, рассказала об этом отцу, и тот со свойственной ему энергией ринулся в школу. Но с ним, слава богу, много говорить не стали, велели прислать маму.

Из школы мама пришла поздно, села на кухне и заплакала. Я тряслась от страха, не зная, что ей там такого обо мне наговорили.

— Ты прости нас, — плакала мама, — нас ведь никто не учил, как тебя с Алькой воспитывать…