Марина

— А я совсем не боялся. Вот правда. Я и не рвал–то его потому, чтоб ты побеспокоилась. А ты все–таки пришла… Значит, тебе не наплевать, что со мной… Я так страдал… Не из–за зуба, а из–за тебя… Я даже похудел. Я есть не мог… А ты заметила, там все сидели с женами и с мужьями? И мы тоже… Ты обиделась, ты не хочешь? А вот и не обиделась… Я вижу, что не обиделась. Не хватало еще нам друг на друга обижаться. А хочешь, я тебя поцелую? Ага, вот ты и не говоришь, что не хочешь. Вот и поцелую. Ой, прости, я забыл, что у меня губы в крови. Тебе не противно?

Ей не было противно. И вообще, она уже не знала — кто из них под наркозом. В ее внезапном, остром чувстве к Стасику был такой странный и даже страшный привкус нежности, как привкус крови в их поцелуе.

Аня не была завистлива, уж в этом–то ее никто бы не посмел обвинить, но что–то кольнуло ее, когда увидела она светящиеся восторгом лица Стасика и Марины. Этот смешной, никудышный Стасик вдруг превратился в человека значительного, отнюдь не пустякового, каким он ей казался, хоть она упорно нахваливала его Марине. И вот они встретились, это было понятно и дураку, а Аня что–то потеряла. Может, Марину? А зачем ей нужна Марина? Что в ней такого? Ну, трудолюбива, ну, порядочна, ну, не врет. Все это черты положительные и довольно плебейские. Но с Мариной иногда можно помереть от тоски. Придет, сядет, уставится на что–нибудь за окном и промолчит несколько часов.

Ксана и то гораздо умнее и интереснее. К ней на язычок лучше не попадайся. Вспомнить только ее слова тогда, у Марины. Анечка знала, что Ксана права. Та смотрела в самую суть. Да, при поступлении в институт ни Анечка, ни Витька Лагутин не учитывали, что может появиться Марина Морозова, настолько талантливая и отличная от других, что их расчет на первенство не оправдается. Соперничать с Мариной глупо и бесполезно. Яркая, красивая, одаренная Ксана — понятна. Марина — непостижима. Насколько Анечка представляла семью Марины, она догадывалась, что Маринино воспитание не дело рук ее родителей. О семье Марина вообще говорила довольно неохотно. Тут было другое, это ясно. Существует нечто, что валяется у всех под ногами, как галька на морском берегу, надо только наклониться и взять. Но взять способны немногие. Из разговоров с Мариной Анечка поняла, что та живет именно теми бессмысленными и бесполезными для большинства знаниями, которые доступны всем, но воспринимаются только некоторыми. Отсюда в ней полное невнимание к быту, к женским сплетням, к дрязгам и выяснениям, кто есть кто. Марина живет совсем по другим законам, и потому какие–то человеческие качества в ней обострены, а какие–то отсутствуют напрочь. Совсем недавно, выясняя, откуда Марина знает Левушку Шарого, Анечка узнала, что та снималась в кино, в Левушкином фильме. И все–таки в Театральный институт попала случайно, через два года после съемок, и ни разу не похвасталась киношными знакомствами, даже не упомянула о них. Настолько умна, что набивает себе таким образом цену? Да нет, она и не умна до таких тонкостей. Марина и с к р е н н е не заметила ничтожного эпизода с кино, подсознательно отведя ему то место в своей жизни, какого он и стоил. Марина не умна, не хитра, а как–то инстинктивно интеллигентна, здорова рассудком, почему ее оценки жизненных событий и адекватны этим событиям.

Анечка проверяла ее всяко: эпатировала с виду беззлобными, но едкими сплетнями о знакомых знаменитостях, рассказывала выдуманные гнусности о самой себе, но… Но так и не добилась той реакции, какой добивалась. Марина не выспрашивала подробностей, не подхихикивала над пикантностью историй, а только недоумевала и переводила разговор на другие рельсы.