Марина

А люблю ли? Тогда почему сердце заходится, как больной зуб, стоит только подумать, что мы разойдемся? Почему мне бывает так пронзительно стыдно за него?

Этот стыд за других знаком мне с раннего детства. Когда у нас собирались гости и мама, чуть–чуть выпив, начинала петь цыганские романсы своим чересчур громким голосом, мне было точно так же стыдно. Я тянула ее за рукав и умоляла не петь. Мама отмахивалась, гости ругались, а я стыдилась этой ее громкости и плохого слуха…

Я разбираюсь в себе, я не люблю себя… Я сама не люблю себя. Тогда почему же кто–то другой должен меня любить? Как мне жалко себя. И что мне делать? Что делать? Кто бы знал, как не хочется оставлять все так, как есть.

Что же делать?

В телевизионной программе мой портрет. Родители еще не знают, в чем дело, но уже рады. Наконец–то в пику соседям и знакомым есть доказательства, что их непутевая дочь тоже что–то собой представляет… Если б они знали, в чем дело, они бы так не радовались.

А пока они настраивают телевизор. Я же знаю только одно: самое главное — вовремя смыться.

— Ты не будешь смотреть передачу?

— Нет.

— Почему?

— Потому что это муть собачья…

— Замолчи! Разве могут показывать муть по телевизору?

— Еще как могут!

Я хватаю пальто — и на улицу.

К Сергею идти неудобно. С некоторых пор у нас такие отношения, что так просто и не придешь. К девчонкам — не хочу: нечем хвастать, а врать я давно отвыкла. А на улице холодно — все–таки зима. Алька работает в вечер. Выхожу на Невский. Просто так, авось повезет, кого не встретишь на Невском…

Но когда некуда пойти, искать в толпе знакомых — то же самое, что искать рубль на тротуаре, когда нет денег.

Все–таки я иду и упрямо разглядываю прохожих.

— Гражданка, вы арестованы… — так шутить может только Светка.

— Привет, что ты тут делаешь?

— Я же тут живу… Только что видели тебя по телевизору…

— Серьезно?

— А ты что, не знаешь?

— Откуда мне знать… Ну и как?

— Ты знаешь, даже не так смешно, как я думала… Как–то грустно получилось. Моя мама сказала, что ты можешь идти в артистки.

Сам бог послал мне Светку. В последнее время мы не очень чтобы общались. Ссор не было, ничего плохого, а так — несколько взглядов и прошлая ревность. Я даже как–то соскучилась по ней. Я всегда начинаю тосковать по людям, если они живут рядом, а общения не получается.

— Ты сейчас пойдешь ко мне, раз уж я тебя встретила, — категорически сказала она.

— Почему это?

— У меня день рождения… Я вот только за хлебом выскочила…

— Поздравляю… Только мне неудобно как–то, я же не одета…

— Я тебе дам что–нибудь…

Во мне лимонадными пузырьками забулькала радость. Во–первых, потому, что со Светкой хорошо получилось, а во–вторых, потому, что было куда пойти.

Мы зашли в булочную, а потом пошли к Светке.

Таких квартир я еще не видела. Там было пять или шесть комнат, и все такие большие, как наша. В одной Комнате была даже гимнастическая стенка и кольца. Ничего себе! Где–то шумел народ, но я так и не смогла сразу сообразить где, потому что квартира была уж слишком большая.

— Идем ко мне, я дам тебе что–нибудь надеть…

Ее комната была просторная и светлая. Все стены обвешаны ее портретами, начиная с месячного, наверное, возраста.

Светка раскрыла шкаф.

Уж на что я не тряпичница, но тут мои глаза разбежались. Интересно, сколько надо мужества, чтобы, имея все это барахло, ходить на завод в одном и том же платьице мышиного цвета!

Сейчас она была в какой–то изумрудной парче с золотом, в общем, в чем–то невиданном.

Остальные платья были не хуже. Она размахивала ими перед моим лицом, поворачивая передом, спиной: выбирай.

Я выбрала коротенькое платьице алого шелка и, еще не успев натянуть, почувствовала себя прекрасной и легкой.

— Нужны будут вещи — обращайся ко мне, — сказала Светка, — у меня мама в комиссионном работает…

Я вертелась перед зеркалом и глазам своим не верила: неужели это я — такая стройная, длинноногая и красивая? У меня даже походка изменилась: иду, растопырив локти, как манекенщица на помосте, даже смешно стало.

На туалетном столике были навалены всевозможные пудры, все не наши. Лиля один раз у кого–то выпросила немножко такой пудры, принесла на завод в бумажке, так мы все напудрились и целый день чувствовали себя красавицами.

…А ведь Светка тогда тоже просила ей оставить. И Лиля оставила…

— Идем, идем, там уж, кажется, народу полно, — сказала она.

Мы прошли по широкому, натертому до зеркального блеска коридору и вошли не в комнату, а прямо–таки в залу.

— Здравствуйте, кого не видела, — сказала Светка.

На нее набросились с изъявлениями восторга какие–то визжащие девицы, потом какие–то доброкачественные женщины и старички, потом толпа низкорослых умненьких юношей.

— Спасибо, спасибо, — рассыпалась Светка и вдруг осеклась.

Если б я в это время что–нибудь говорила, я бы тоже осеклась. В углу, у торшера, явно не желая смешивать себя с остальными, стоял Сергей. Он здорово читался на фоне мальчишек.

— А меня вот Володя заволок, я и не знал, что у тебя День рождения, — развязно начал он, но, увидев меня, продолжал коряво и заикаясь: — Я вот… случайно… простите… подарок за мной…