Марина

Мы выскочили в тоннель и закрыли за собой железную дверцу. Флориан с трудом восстанавливал дыхание. Я не мог говорить и не знал, что делать. Флориан взял у меня из дрожащих рук фонарь и посветил им во все стороны. Я заметил, что в луче блеснули падающие капли – одна, и другая, и несколько подряд. Они блестели красным. Кровь. Мы молча переглянулись. С потолка капала кровь. Флориан жестом велел отойти в сторону и медленно поднял луч фонаря вверх. Казалось невероятным, что его твердая, сильная рука может дрожать, но так было. Побледневшее лицо, однако, оставалось спокойным.

– Беги! – Это было все, что он мне сказал. – Скорей бегом отсюда!

В его последнем взгляде я прочел ужас и смертельную тоску. Это был взгляд человека, который знает о своей скорой и неминуемой смерти. Он поднял револьвер. Он хотел было сказать еще что-то, но тут черная фигура обрушилась на него, одновременно прозвучал выстрел, взвизгнув рикошетом о стену, фонарь упал в воду, а тело Флориана с такой силой ударилось о почерневшие плитки облицовки тоннеля, что они осыпались, оставив на стене след в форме креста. Почему-то я был уверен, что неведомая сила швырнула о стенку уже мертвое тело моего друга, теперь лежавшее на полу бесформенной массой.

Я бросился бежать, отчаянно пытаясь найти выход из страшного места. Повсюду нарастал вой, множась в тоннельном эхе. Изо всех углов, сколько я мог понять в темноте, ползли паукообразные тени. Так я еще не бегал никогда в жизни – подгоняемый завыванием за спиной, задыхаясь и спотыкаясь. В глазах все стояло тело Флориана, расплющенное о стену коллектора.

Я уже различал люк и лестницу, когда прямо передо мной, в нескольких метрах, возникла тень, преграждая путь к выходу наверх. Я остановился, словно налетел на преграду. Слабый свет сверху позволял различить черно-белые ромбы на одежде и страшную улыбку арлекина: стеклянные глаза, блеснувшие сталью клыки в эмалевой щели красного рта. Я шагнул назад. На плечи мне легли тяжелые холодные ладони, металлические острия ногтей вонзились в одежду и кожу. Что-то липкое и плотное охватило шею. Оно затягивалось, лишая меня воздуха. Уже чернело в глазах. Я успел почувствовать, что не только шею, но и щиколотки мне обвивает плотный холодный жгут, и увидел, что арлекин упал на колени, протянув ко мне руки. Сознание уходило, и я молился о том, чтобы оно покинуло меня как можно скорее. Но я еще успел ясно увидеть, как голова арлекина разлетелась на куски, усеяв все вокруг металлическими и деревянными осколками.

Это был выстрел – я понял это по звуку и резкому запаху пороха. Арлекин валялся у меня под ногами. Второй выстрел привел к тому, что мою шею отпустили, я со свистом глотнул раскрытым ртом пороховые газы и повалился навзничь на арлекина. Потом почувствовал, как что-то тянет меня вверх; ощущения были такие, словно человек наклонился надо мной и пытается поставить на ноги.

Еще я помню свет утреннего неба над собой и боль в легких, когда наконец вдохнул чистый холодный воздух. Затем я окончательно потерял сознание, но в бреду надо мной били колокола, а подо мной – цокали копыта лошадей.

21

Я пришел в себя в комнате, смутно мне знакомой. Приоткрытые ставни пропускали чистые, прозрачные солнечные лучи. Кто-то молча стоял надо мною. Марина.

– Добро пожаловать в мир живых, Оскар.

Я вскочил было, но навалилась тошнота, в глазах потемнело, в мозг вонзились стальные беспощадные иглы. Марина помогла мне улечься и поддержала голову, пока приступ не прошел.

– Тихо, тихо, – успокаивающе шептала она.

– Как я здесь оказался?

– Тебя привезли на рассвете. В старинной карете. Человек не назвался и быстро укатил.

– Кларет… – пробормотал я, медленно, по кусочкам восстанавливая в памяти прошедшую ночь.

Это Кларет, конечно, вытащил меня из коллектора и привез в особняк в Сарья. Я обязан ему жизнью.

– Ты задал мне страху, Оскар! Где ты был? Всю ночь тебя искала, ждала… Обещай, что больше никогда в жизни… слышишь?

Движения давались с трудом. Даже кивнуть я не мог. Только смотрел. Марина дала мне попить свежей воды. Я жадно выпил весь стакан.

– Еще?

Я закрыл глаза, слушая, как льется в стакан новая порция воды.

– Как Герман? – прошептал я.

– Он в студии. Очень о тебе беспокоился, спрашивал, куда ты исчез. Я сказала, съел что-то не то, скоро появишься.

– И он тебе поверил?

– Папа верит всему, что я говорю, – ответила Марина серьезно.

И протянула мне стакан воды.

– Он ведь больше не пишет. Что он делает часами в студии?

Марина смерила мне пульс, взяв за запястье.

– Мой отец художник, – сказала она со вздохом, – а художники никогда не живут в настоящем – только в будущем. Или в прошлом. Герман живет в своих воспоминаниях. Больше ему негде жить.

– Но у него есть ты.

– Я – лучшее его воспоминание, – глядя мне в глаза, тихо вымолвила Марина. – Я сейчас тебя покормлю. Надо восстанавливать силы.

Я в ужасе сделал рукой отрицающий жест. От одной мысли о еде поднималась волна тошноты. Марина снова приподняла мне голову и дала воды. Чистая свежая вода – это лучший из даров господних.

– Который час?