Марина Голуб в жизни, театре, кино. Воспоминания друзей

Маня удовлетворённо оглядела свою работу и сказала:

– Ну, ты понимаешь, что прямо перед свадьбой его нужно будет немножко подогнать, пришить, зашить.

– Мань, ну тогда без тебя я его не надену.

– Не проблема! Накануне свадьбы ночуем вместе. А с утра я тебе помогу.

В самом деле, Марина и моя ближайшая подруга Света Воробьевская приехали ко мне в Мытищи. Утром я просыпаюсь, Светка лежит, смотрит по телевизору программу про уринотерапию. Тогда это было модное явление – лечиться мочой.

– Девки, – вдруг говорит Света, – а что мы мочой-то не умываемся?

И Маня произносит сакраментальную фразу:

– Вот сейчас жених не приедет, тут мы и умоемся.

Но жених приехал, увидел меня в свадебном платье, чуть не заплакал. Я была прекрасна. Манька рыдала.

…А когда я была уже беременной, мы купили квартиру. Марина приехала посмотреть. Посреди комнаты стояла неразобранная коробка с вещами, мебели не было особо никакой. Полкухни занимал холодильник.

Маня говорит:

– Ужасная обстановка, всё ужасно. Сюда надо купить диван, здесь повесить зеркало, кладовку сломать и туда поставить холодильник. Всё остальное выкинуть.

– Ну, хорошо, я рожу, тогда и сделаем.

Она удивлённо на меня посмотрела:

– Не пойму, зачем ждать? Поехали, я знаю прекрасный магазин, там есть шикарный диван. Правда, это у чёрта на рогах, но мне нужно ездить. Так инструктор сказал.

Она только получила права. У неё были синие «Жигули», «пятерка», что ли – такая квадратная. Это был 1997 год.

Я выхожу, открываю переднюю дверцу. Но у Мани в тот момент что-то ёкнуло:

– Нет. Знаешь что, садись-ка ты лучше назад, всё-таки беременная, ещё, не дай бог, угроблю.

И мы поехали, купили голубой в розах диван.

– Посмотри, это же настоящий Прованс! – восхищалась Маня.

Вечером, когда муж пришёл с работы, я сидела на новом диване, надо мной висело новое зеркало, холодильник стоял на месте кладовки, кухня дышала простором.

– Таня, а что случилось?

– Ты знаешь, приезжала Марина.

– Дальше можешь не рассказывать. Будем отмечать.

И неделю мы праздновали. Это у нас до сих пор называется «обмывать каждый гвоздь». А диван тот – голубой в розах – по сей день стоит уже в другом нашем доме.

* * *

– Мама на самом деле была потрясающий специалист по дизайну. Она такие интерьеры создавала! А уж про одежду и говорить нечего. Иногда случались неполадки, – смеясь, вспоминает Настя Голуб. – Однажды она звонит мне и так, между прочим, спрашивает:

– Слушай, ты помнишь мою норковую шубу?

– Да, конечно.

– Так вот, я отрезала у нее низ.

Мама бесконечно что-то перекраивала, перешивала, укорачивала, комбинировала… И в принципе никогда мне об этом не рассказывала. С вещами она обращалась решительно и смело, если за что-то бралась, остановить её было невозможно. А тут я заподозрила неладное. Думаю: т-а-а-а-ак, раз мама звонит по этому вопросу, значит, что-то стряслось.

– Низ я отрезала, но вышло не очень, поэтому решила отрезать ещё и рукава, но рукава тоже вышли неудачно, поэтому я взялась за воротник… Алло, ты меня слышишь?

Когда я увидела, что осталось от шубы, мне стало нехорошо. Но мама не переживала ни секунды: так – значит, так. Вообще, у нее редко бывали неудачи: отрезалось все махом, быстро, на каком-то внутреннем воодушевлении и потом всё с успехом носилось.

* * *

Марина Голуб умела найти выход из любой самой затруднительной ситуации. Историй о том, как она выручала, помогала, спасала, – огромное количество.

– Был 91-й год, – это уже рассказ Светланы Воробьевской. – Я впервые летела в Америку к нашим общим друзьям, как раз к тем, у которых мы гостили в Каменке. Они недавно эмигрировали, и им, естественно, не дали вывезти ценные вещи. Теперь это должна была сделать я.

Вообще, поездка в Америку в те годы была таким экстраординарным событием, что Марина, конечно же, вызвалась меня провожать.

В ушах у меня были громадные серьги, в кошельке – бриллиантовые кольца, в сумке – антикварные тарелки XVIII века.

– Я отвлеку пограничников, – сказала Маня и решительно направилась к стойке. – Вы знаете, это моя подруга. Она летит в Америку. Раньше она ездила только в Болгарию. Ей сейчас очень сложно, она ужасно волнуется.

Маринка отчаянно кокетничала и продолжала пудрить ему мозги. Неожиданно она начала меня целовать, обнимать, даже заплакала – вроде оттого, что мы так надолго расстаёмся. В какой-то момент этот театр ему надоел, он отдал мне паспорт и сказал: «Счастливого пути». Так я перешла границу.

* * *

– А меня Марина однажды выручила так, – говорит Юлия Фрид. – В конце 90-х мы с дочкой Марьяшей тоже жили в Америке в пригороде Нью-Йорка. Марина с театром «Шалом» приехала на гастроли. Мы ждали с нетерпением, договорились, что заберём её в центре и поедем к нам. В условленном месте её не оказалось. Мы сделали кружок на машине, потом ещё один. Марины всё не было. Пришлось парковаться. Выходим, и моя шестилетняя дочка Марьяша начинает рыдать. Оказалось, что она, как её учили, нажала все кнопочки, дверцы захлопнулись, а ключи остались внутри.