Читаем Марина из Алого Рога полностью

— Что же, он тутъ лежать останутся, или на полки ихъ уставить? спросилъ, возвращаясь изъ передней, Іосифъ Козьмичъ, указывая на книги толстымъ перстомъ, на которомъ блестлъ огромный сердоликовый перстень съ вырзаннымъ на немъ гербомъ древняго рода Самойленковъ. — Какъ по-вашему современне, Марина Осиповна? примолвилъ онъ, уже подсмиваясь.

— Какъ хотите… Вотъ здсь свободно, отвчала она, обводя глазами залу, вс простнки которой заняты были полками огромной старой библіотеки Завалевскихъ, и останавливая ихъ на одномъ пустомъ мст. — Только, если уставлять, — позовите кого-нибудь: я свое дло сдлала и устала ужасно…

— А пусть себ на стол останутся, ршилъ Іосифъ Козьмичъ, — самъ прідетъ, куда захочетъ, туда и ткнетъ… Только что-жь его нтъ до сихъ поръ? — Главноуправляющій вынулъ часы. — Поздъ приходитъ четвертаго въ половин, а теперича восьмой въ начал; неужто-жь имъ 25 верстъ нужно тащиться четыре часа? Собственныхъ своихъ саврасыхъ подъ него послалъ съ Лаврентьемъ… Человкъ непьющій… Разв самъ не пріхалъ, а заставилъ меня даромъ во фракъ нарядиться? Отъ такого шелопута и этого неуваженія, пожалуй, ожидать можно! фыркнулъ въ заключеніе господинъ Самойленко, надменно выпучивая впередъ животъ свой.

— Откудова писалъ онъ, что прідетъ? спросила Марина.

— Изъ Санктъ-Петербурга, и въ письм акуратно обозначилъ день и часъ…

— Такъ онъ въ Петербург теперь живетъ? перебила его двушка.

— А кто его знаетъ! Предпослднее письмо изъ Лондона было… А предъ тмъ годъ ровно не писалъ ничего. А въ позапрошломъ год изъ Америки получилъ я отъ него цыдулку: выслать ему двнадцать тысячъ въ Парижъ.

— Онъ и въ Америк былъ? воскликнула двушка.

— А тамъ бы ему и оставаться! прорвался на это вдругъ Іосифъ Козьмичъ. — На что ему сюда прізжать? Только путать станетъ да мшать.

Господинъ Самойленко не договорилъ, но его раздувшіяся ноздри и поджатыя губы говорили достаточно о досад и глубокомъ безпокойств, которыя причинялъ ему этотъ нежданный пріздъ его патрона.

Упершись головой на об руки, двушка внимательно слдила за выраженіемъ его лица, и странная улыбка блуждала на складкахъ ея рта:

— Какъ же онъ вамъ мшать будетъ, сказала она, — когда онъ совсмъ не реальный человкъ и никакой практической почвы подъ нимъ нту?

— Да, толкуй себ — практической почвы нту! качнулъ головой Іосифъ Козьмичъ. — Вс они теперь за практику взялись, какъ и половины у нихъ прежнихъ доходовъ не стало… Только изъ практики-то этой пока все у нихъ одинъ пшикъ выходитъ, домолвилъ онъ, внезапно хихикнувъ. — Вдь прочія-то имнія онъ чуть не вс, говорятъ, передалъ какой-то родственниц, княгин Солнцевой; остаются у него теперь одни мои…

— А на долго ему вашихъ хватитъ? вдругъ засмялась Марина.

Іосифъ Козьмичъ не понялъ и вопросительно обернулся на нее. Но глаза ея были опущены и съ какимъ-то почти печальнымъ оттнкомъ въ голос спросила она:

— Молодъ онъ еще?

— Какое молодъ! Когда я, объяснялъ господинъ Самойленко, — по просьб покойнаго дяди его, графа Константина Владиміровича, вступилъ въ управленіе Алорожской экономіей, — этому теперь двадцать первый годъ пошелъ, — онъ ученіе свое кончалъ въ Москв, въ университет, потому покойный графъ, какъ теперь помню, веллъ ему выслать шесть тысячъ на экипировку…

— Такъ онъ теперь ужь совсмъ старикъ?

— Ну, не совсмъ, возразилъ, крякнувъ, Іосифъ Козьмичъ, — а до моихъ лтъ, пожалуй, и не такъ далеко ему…

— И такой-же какъ вы… облый? засмялась опять Марина, употребляя вычитанное ею гд-то выраженіе, которое ей очень нравилось, и изображая руками по воздуху пространную округлость Іосифа Козьмича.

— Не видалъ я его никогда, а должно-быть пожиже будетъ, самодовольно отозвался господинъ Самойленко, — потому не тотъ ихъ родъ совсмъ. Я въ дда вышелъ, въ генералъ-поручика…

— Опять аристократничать начали, про родъ свой и про ддушку генералъ-поручика! насмшливо воскликнула Марина.

Злобно взглянулъ на нее господинъ Самойленко, и лысина. его мгновенно побагровла.

— Ты такъ глупо разсуждаешь, закричалъ онъ на двушку, — потому… потому въ теб кровь… И, какъ бы спохватившись, тотчасъ же мягче примолвилъ: сумбуръ одинъ изъ книгъ-то вычитала!…

— Ничего тутъ книги не виноваты, хладнокровно отвчала она, хотя лицо ея мгновенно поблднло, — а только какъ вы себ тамъ ни толкуйте, а все же онъ, каковъ ни есть, графъ, а вы его управляющій…

— А мн наплевать на этого графа, совсмъ ужь разсвирплъ Іосифъ Козьмичъ. — Завтра съ нимъ попрощаюсь, такъ, можетъ, почище его самъ графъ буду!…

Онъ обернулся всмъ своимъ грузнымъ тломъ, поймавъ налету взглядъ Марины, съ любопытствомъ обращенный къ дверямъ, выходившимъ въ садъ.

Он были раскрыты на половину, и изъ-за нихъ господинъ Самойленко различилъ кого-то ему незнакомаго, подымавшагося по ступенькамъ лстницы, что вела изъ сада въ библіотеку.

— Кого вамъ угодно? крикнулъ онъ гнвно подъ свжимъ еще впечатлніемъ перемолвки своей съ Мариной.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза