Марина. Хорошо ли ты меня знаешь (СИ)

И вот тут был пережит незабываемый момент, похожий на то, что переживают спортсмены в решающие секунды перед успехом или провалом. Наступил миг, в который не было еще решено, любить или не любить. Душа стояла на перепутье, словно забравшись на высокую горку, с которой видно путь назад и вперед. Вперед — значит упасть «в пучину страсти» — впасть в чувство: горькое, болезненное, безжалостно злое, но все же любовь. Она знала, что испытает и счастье, но счастья будет несколько дней, а в остатке выпадет много горечи. И путь второй — отступить, пока еще безопасно. Уйти, отвернуться, будто и не видела, и не знала. Эти несколько секунд, пока совершался выбор, казались очень долгими.

В современной литературе подобные ситуации описываются примерно так: «ах! Он так волновал ее! Одно его прикосновение поднимало ее до высот, и в то же время она понимала, что однажды он уже едва не разбил ее сердце, и прилагала теперь все усилия к тому, чтобы подобное не повторилось». Так проявляется мелкая душа, для которой любовь — это баланс дискомфорта и удовольствия, и в конечном итоге все должно свестись к преобладанию удовольствия, а удовольствие порождается физическими ощущениями. Это не такая уж редкость, к этому даже часто приходят вчерашние романтичные мальчики и девочки, для которых это результат опыта, точнее — оскудение любви.

Но нет, в те годы для Марины любить значило гореть, чувствовать и отдавать себя — пусть не ему, ему-то оно не надо было, но тогда хоть кому-то, как-то — в пространство. И для нее звучало бы страшным оскорблением, если б кто-то предположил в ней такую холодную расчетливость, как желание уберечь себя от боли ценой отказа от любви. И решено было любить.

Но ситуация, когда любимый мужчина не видит в тебе женщину, таит свои преимущества: в таком случае он начинает говорить и раскрывается. На той остроте внимания, какая бывает у влюбленных, способных предчувствовать слова и мысли любимого, Марина видела в Алексее все, хорошее и плохое. Все черты характера, все привычки в таком состоянии подмечаются независимо от того, нравятся ли они нам. И уже довольно скоро Марина знала, что жить с Алексеем было бы — как альпинисту навечно застрять в темной, сырой и затхлой комнате, полной паутины. Как Аленушке сидеть у своего болота. Как лягушке никогда не стать Василисой.

Он любил женщин, комфорт и пиво. Ему хотелось многого — но в мире внешнем, а во внутреннем пространстве он был удовлетворен собой, миром, и не хотел ничего менять. Жить с ним, означало остановить собственное взросление, застыть и отказаться от перемен, либо скрывать свое «я», вечно стыдясь собственной неудовлетворенности и не уважая собственного мужа.

Восемнадцать — возраст радикализма. Приговор был вынесен, оставалось исполнить его. Никто не бывает мудрым в восемнадцать лет, не надо смеяться.

Лондон, 2006.

Звонок бил по ушам пронзительно и нагло. Эмма повернулась на другой бок, пытаясь не замечать звук. Но, увы! Сон оборвался. Что, неужели на работу? Проспала!

Она резко оторвала голову от подушки, посмотрела на будильник: десять часов! Уже на полпути в ванну она вспомнила, что сегодня суббота, а это телефон, а не будильник.

— Да!

— Ты чего такая злая? Я тебя разбудил?

— Представь себе.

Курт! Как же можно было забыть!

— Ну, так я тут стою.

— Где?

— Возле дома, жду.

И тут она окончательно вспомнила. Вчера. Курт. Обещала. Пикник.

— Ты еще не готова? — Догадался Курт.

— Я сейчас.

— А можно я зайду, а?

— Жди там! Я скоро.

Вчера она зачем-то согласилась на этот пикник, придется одеваться.

Белая водолазка, черная куртка, джинсы, короткие бело-рыжие волосы, веснушки, голубые глаза. Иногда ее ирландские корни заявляли о себе.

— Классно выглядишь! — Сказал Курт, когда Эмма подошла к машине.

— Правда? А где остальные?

— Джим и Энн передумали, а у Алана что-то не сложилось.

— Так что, мы остались одни?

— Пикник не будет возражать против этого. — Ответил он и завел машину.

Но не успели они проехать и квартал, как машина затормозила и Курт сказал:

— А ты действительно так уж любишь сидеть на холодной земле, пока по тебе ползают муравьи, подставляя половину лица солнцу и запивая полусырые яблоки одной-единственной банкой пива?

— Нет, не люблю.

— Ну, тогда у меня есть лучшее предложение. Поехали к Бёрку.

У Бёрка было хорошее пиво. Кроме того, у Бёрка был хороший телевизор, настроенный на спортивный канал.

— Что сегодня, повтор вчерашнего матча?

— Нет, теннис.

— С каких пор тебя интересует теннис?

— С тех пор, как там Курникова. Шучу.

Но, все же, они поехали к Бёрку. Там было уже людно, несмотря на утро. Шумно, полутемно, по экрану бегают полураздетые игроки, завсегдатаи ярко реагируют на голы и промахи. Привычно уютно и спокойно.