Марина Мнишек

Невероятно, но сандомирский воевода, возможно, вел при этом еще и двойную игру, высчитывая, от кого он получит больше – от царя Василия Шуйского или от своего «зятя». 7 (17) сентября в анналах Смуты произошло малоприметное событие, которое могло бы коренным образом изменить ее историю, не прояви стороны дипломатическую толерантность. В Москве оказались вместе предводитель казаков Иван Заруцкий и польский полковник Александр Лисовский, с чьими именами в ближайшие семь-восемь лет будут связаны самые тяжелые потрясения Русского государства. Попали же они в Москву в качестве заложников (!) на время однодневных переговоров посла Николая Олесницкого и сандомирского воеводы Юрия Мнишка с русскими боярами во главе с князем Андреем Васильевичем Голицыным. Станислав Немоевский передал ходившие слухи о содержании переговоров, состоявшихся в открытом «поле» и продолжавшихся до «позднего вечера»: «…воевода домогался для своей дочери удельного княжества и известных городов, если великий князь желает, чтобы польское войско ушло из его земли» [245]. Возможно также, что воевода Юрий Мнишек демонстрировал свои возможности тушинскому царю, чтобы тот был сговорчивее в своих обещаниях. В конце концов, воевода получил награду за содействие второму самозванцу. 14 октября 1608 года «Димитрий царь» выдал своему «отцу», в вознаграждение дружбы и «благосклонности, коей вечный залог имел при себе», письмо на 300 тысяч рублей [246]. Вот только условием их уплаты, так же как и свадьбы с Мариной Мнишек, стало возвращение царя Дмитрия на свой престол. (Странно, как набожный пан воевода не содрогнулся при виде этой суммы, кратной сакраментальной цифре 30.) Воеводе была выдана также «Роспись городам северского княжества», включившая Чернигов, Смоленск, Брянск, Стародуб, Путивль, Новогородок, Курск, Рыльск, Карачев, Почеп, Трубчевск, Комарск, Рославль, Моравск. Эти четырнадцать городов «со всеми волостьми», как писал царь Дмитрий, «надлежать имеет к привилегии, от нас данной» [247]. Тем самым подтверждались и дополнялись ранее данные обещания первого самозванца. Щедрые посулы получили другие участники истории: посол Николай Олесницкий – город Белую, а двоюродный брат царицы Павел Тарло – 20 тысяч злотых, которые самозванец обещал уплатить, «когда Господу Богу будет угодно посадить его в столице».

Что же получала Марина Мнишек? Надежду, так жестоко отнятую у нее в мае 1606 года. Надежду на то, что сказка еще повторится. Ей продолжали воздавать царские почести, не требуя ничего взамен.

Нет оснований считать ее вслед за некоторыми историками простой любовницей Тушинского вора. На такую роль Марина никогда не смогла бы согласиться, ибо это навсегда навлекло бы позор как на нее саму, так и на всю ее семью, и, главное, означало бы крушение ее надежд на царскую корону. А для чего же тогда она столь опасно дала волю своим неприязненным чувствам при первой встрече с обманувшим ее дважды самозванцем, назвавшимся именем царя, ее мужа? Один слуга посла Николая Олесницкого рассказывал потом, что Марина Мнишек готова была свести счеты с жизнью из-за отвращения к обманщику, оскорбившему ее надежды. Она якобы выхватила кинжал и уже собралась вонзить его себе в грудь с душераздирающим криком: «Лучше смерть!» Мелодраматизм, присутствующий в этой сцене, мешает принять на веру слова слуги. Но даже если он привирал в деталях, его рассказ подтверждает главное – резкий протест Марины против предлагаемых ей обстоятельств.

Чтобы свести концы с концами в истории признания ею Лжедмитрия II, стали считать, что Марина Мнишек была тайно обвенчана с самозванцем. Об этом, в частности, написал Конрад Буссов, отнесший известие о тайном браке «Димитрия» к весне 1609 года: он «сочетался, хотя и тайно, с супругой Димитрия первого, которая, как упоминалось, была в его лагере под Москвой, несмотря на то, что дал клятву ее отцу, воеводе Сандомирскому, что не разделит с ней ложа, прежде чем не сядет на царский трон» [248]. Тайное венчание не предполагает никаких документальных следов. Подобная версия представляется весьма соблазнительной, поскольку снимает необходимость что-либо доказывать. Полагают, будто тайный обряд совершил бернардинец отец Антоний, остававшийся духовником Марины Мнишек. Отец Павел Пирлинг нашел упоминание об «одном отце-бернардинце», благословившем брак Марины Мнишек и Дмитрия в лагере под Москвой, в журнале краковской нунциатуры [249]. Недавно польский исследователь В. Поляк обнаружил еще один документ, в котором тоже говорится о свадьбе или «помолвке» (slub), которую Марина Мнишек «брала» (?) с самозванцем не позднее апреля 1609 года. Это якобы предостерегло многих, понявших, что перед ними не прежний «царь Дмитрий» [250]. Автор фундаментального исследования о движении Лжедмитрия II И. О. Тюменцев уверен, что с самого начала своего появления в Тушине «гордая полячка, чтобы вновь стать Московской царицей, согласилась вступить в тайный брак со шкловским бродягой» [251].