Марина Мнишек

Бегство Марины Мнишек вызвало в Тушине ропот: «После ее выезда в лагере было великое волнение. Множество рыцарства восстало на князя Рожинского, которого обвиняли, что он или своим умыслом погубил ее, или отправил в какую-либо пограничную крепость» [326]. (Напомню, что Марина Мнишек также подозревала, что готовится покушение на ее жизнь.)

Самому гетману решительные действия Марины Мнишек явно путали карты. Он как можно лаконичнее описал ее бегство в письме королю под Смоленск о текущих делах 17 (27) февраля 1610 года, сообщив, что Марина Мнишек якобы «по ошибке» попала в Дмитров к гетману Сапеге: «Со вторника на среду царица отправилась в Калугу, переодевшись в мужское платье, в сопровождении только одной служанки и одного служителя. Сбившись с дороги, она заехала в Дмитров, где и теперь находится» [327]. Это письмо несколько запутывает устоявшуюся в историографии датировку отъезда Марины Мнишек из Тушинского лагеря. Гетман писал королю из-под Москвы во вторник 17 (27) февраля, как будто по горячим следам событий, но Марина Мнишек в этот момент уже добралась до Дмитрова.

Вообще заметно, что сторонников гетмана князя Ружинского больше волновала не судьба «царицы», а то, что гетман Сапега с приездом к нему Марины Мнишек становился ближе к «царику», чем к королю. Николай Мархоцкий, вспоминая о том, как Марина покинула Тушино, так реконструировал ход событий: «Сапега снова перешел от короля на сторону Дмитрия, сманил от нас царицу, пообещав, что встанет при ней. Так что сбежала от нас она (с одной лишь девчонкой и одним-двумя десятками донских казаков) и оставалась в Дмитрове при пане Сапеге…» [328] Марина Мнишек попала в Дмитров уже после того, как Ян Сапега получил письмо от «царя Дмитрия». Как объяснял самозванец, он уехал из Тушина по причине того, что не мог заплатить деньги за службу взбунтовавшемуся воинству. Тушинский вор воспользовался старинными противоречиями между своим бывшим гетманом князем Романом Ружинским и Яном Сапегой, к которому ранее мог обращаться только как к полковнику. Калужское же письмо от 19 (29) января было адресовано «старосте усвятскому и перепецкому, гетману нашему Яну Петру Сапеге» [329]. Так сложился союз «царя», «царицы» и их нового гетмана.

Сравнивая известные обстоятельства отъезда из Тушина Лжедмитрия II и Марины Мнишек, можно признать, что «царица» проявила больше мужества и, если так можно выразиться, вкуса. Никаких навозных саней, пряток и большой охраны, только самые преданные люди рядом, и она, переодетая в мужской костюм. Этот костюм придавал ей силы, позволял действовать необычно, решительно, порывая с общепринятыми представлениями о том, что подобает «панне» или тем более московской «царице». Легкий ветер куража свободы гнал ее кораблик на грубые скалы московских берегов, но она не видела ничего кругом себя, думая лишь о том, как бы быстрее попасть к человеку, которого уже готова была любить и принять как мужа.

Читая известия о том, как Марина Мнишек бежала из Тушина в Дмитров, можно подумать, что дорога заняла у нее несколько дней, и тогда воображение дорисовывает опасные скитания «царицы» по заснеженным просторам, деревням и селам. Между тем, когда некоторое время спустя Николай Мархоцкий выдвинулся с небольшим отрядом добровольцев из-под Москвы к осажденному силами царя Василия Шуйского Дмитрову, то весь переход занял у него только половину суток: в сумерках они выезжали из Тушина, а утром уже подъезжали к Дмитрову. Недолгим был и переход «царицы», приехавшей к гетману Яну Сапеге в самый опасный момент боев, когда полк «государевых бояр и воевод» князя Бориса Михайловича Лыкова готов был взять Дмитров. (Основные силы гетмана к тому времени ушли за Волгу пополнять запасы.) Как вспоминал тот же Николай Мархоцкий, вмешательство Марины и ее мужественное поведение позволили переломить ход битвы.

Русские источники датируют бои под Дмитровом «масленым заговейном», то есть последним днем Масленицы, который в 1610 году пришелся на 18 (28) февраля. Шумило Иванов, один из участников боев под Дмитровом, уже 27 февраля (9 марта) оказался в Вологде, где рассказывал: «Был де он Шумилко в полкех с государевы бояры и воеводы, со князем Борисом Михайловичем Лыковым да с Давыдом Жеребцовым, под Дмитровом, а с ними государевы русские люди и немцы, и ко Дмитрову приступали в масленое заговейно, и назавтрее, в понедельник, государевы люди острог взяли приступом, и воровских и литовских людей побили, и в остроге взяли восмь пушек; а с досталными де не со многими людми Сопега и с воровскою женою с Маринкою, с Сандомирского дочерью, заперся в осыпи» [330]. Получается, что уже через день после приезда Марины в Дмитров там случились решительные бои с отрядами, посланными от боярина князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского, причем в его войске уже знали, что «Сандомирская» находится в лагере гетмана Яна Сапеги. Как выразился Иосиф Будило, Марина попала «из под дождя под дождевую трубу, так как Скопин стал добывать Сапегу в Дмитрове» [331].