Марина Мнишек

Когда события под Москвой в какой-то степени зашли в тупик, Иван Заруцкий решился сделать окончательную ставку на сына Марины Мнишек. Вслед за известием об убийстве Прокофия Ляпунова автор «Пискаревского летописца» сообщает о неординарных шагах боярина Ивана Заруцкого, передавая ходившие в то время совершенно невероятные слухи о желании Заруцкого самому стать царем: «Ивашка Заруцкой, умысля своим воровским обычаем, сослався з жонкою с Маринкою, которая была за Ростригою, с Сердомирсковою дочерью, жену свою постриг, а сына своево послал на Коломну к ней, Маринке, в стольники, а хотел на ней женитца, и сести на Московское государьство, и быти царем и великим князем» [452].

Очевидно, именно эта угроза возобновления самозванчества заставила так ярко и страстно выступить патриарха Гермогена. «Второй Златоуст», как называли тогда патриарха, все более проникался ответственностью за происходящее в Московском государстве и тем воздействием, которые оказывали его призывы. По словам автора «Нового летописца», патриарх был стоек в своем неприятии иноземцев. Он был глубоко оскорблен тем, что в самом Кремле, «на старом Борисовом дворе, в полате», был устроен костел и велась латинская служба. Польско-литовские правители в Москве, знавшие о рассылавшихся по стране патриарших грамотах, пытались повлиять на патриарха Гермогена, хотели заставить его обратиться к людям, собиравшимся под Москву, чтобы остановить их поход. Патриарх же говорил Салтыкову, что, напротив, благословляет «помереть за православную веру»: «Будет ты изменник Михайло Салтыков с литовскими людми из Москвы выдешь вон, и я им не велю ходити к Москве; а будет вам сидеть в Москве, и я их всех благословляю… что уж вижу поругание православной вере и разорение святым Божиим церквам и слышати латынсково пения не могу». Не смирили патриарха и репрессии: изменники и поляки его «позоряху и лаяху», после чего посадили «за приставы», то есть под арест. Бывший в то время в Москве архиепископ грек Арсений Елассонский записал, что с этого времени патриарха «без архиерейского собора» по сути свели с престола и перевели на подворье Кириллова монастыря, сняв с него архиерейские ризы и переодев в монашеское платье [453]. Стойкость патриарха вдохновляла русских людей.

«Что де мне уграживаете, – отвечал патриарх на уговоры, – единаго де я Бога боюся; будет вы пойдете все литовские люди из Московского государства, и яз их (ополченцев. – В. К.) благословляю отойти прочь; а будет вам стояти в Московском государстве, и яз их благословляю всех против вас стояти и помереть за православную християнскую веру» [454].

Отказался патриарх подтвердить своим авторитетом новый политический маневр, придуманный в Москве, – отправить еще одно верноподданническое посольство к королю Сигизмунду III с целью убедить его прислать королевича Владислава на русский трон. Разрядные книги приводят детальный рассказ о том, как к патриарху Гермогену, заключенному на Кирилловском подворье, прислали «полковника Казановского с товарищами, да бояр князь Бориса Михайловича Лыкова, да Михаила Глебова, да дьяка Василия Янова». Но в этот критический момент для всего земского дела патриарх не пошел ни на какие компромиссы, избрав мученическую стезю: «…в том отказал и говорил, что он их (ополченцев. – В. К.) благословляет за Московское государство пострадать не токмо до крове, и до смерти, а их треклатых за неправду проклинает» [455]. Патриарха перевели на еще более строгое содержание в кельи Чудова монастыря, всячески стесняя его в еде и питье. Замученный голодом, он умер в январе 1612 года.

Посольство, о котором пытались договориться с патриархом, все же состоялось. Его возглавили главные сторонники короля в Московском государстве бояре князь Юрий Никитич Трубецкой и Михаил Глебович Салтыков, а также упоминавшийся дьяк Василий Янов. Но их роль оказалась незавидной: им пришлось подтвердить своим присутствием на варшавском сейме, созванном 26 сентября 1611 года, триумф короля Сигизмунда III – покорителя Смоленска и Московского государства [456].