Марина Мнишек

Когда эти подарки царя Дмитрия Ивановича уже были на пути в Речь Посполитую, ему пришел ответный «рождественский подарок» – письмо сандомирского воеводы, полное не только процитированных жалоб на свое отчаянное положение, но и содержащее упрек в компрометирующем поведении московского самодержца! Подозрение воеводы вызвала несчастная дочь Бориса Годунова – Ксения, в которой он усмотрел чуть ли не соперницу своей дочери Марине. Сандомирский воевода просил царя Дмитрия Ивановича не давать повода для слухов, распространявшихся в Московском государстве и Речи Посполитой его недоброжелателями о том, что Ксения Годунова взята во дворец и является якобы наложницей царя. «И поелику известная царевна, Борисова дочь, близко вас находится, – писал Юрий Мнишек, – то благоволите, ваше царское величество, вняв совету благоразумных с сей стороны людей, от себя ее отдалить». Оговорка о том, что «люди самую малейшую в государях погрешность обыкновенно примечают и подозрение наводят», лишь усугубляла обвинительный подтекст предложения тестя (он верил в государеву «неосторожность» – точное слово, употребленное сандомирским воеводой). Разочаровало царя Дмитрия Ивановича и то, что Мнишек отказывался поддерживать сторону зятя в его прениях о титуле с польским королем. Юрий Мнишек отговаривался тем, что не мог, ради миссии дочери, рисковать отношениями с королем Сигизмундом III: «Я отдал дочь свою в замужство вашему царскому величеству и надеюсь через сие получить не только для своего дому, но и для всего отечества большую славу; какое для меня будет огорчение прийти в немилость у его величества короля, надеющегося верной от вашего царского величества дружбы!» [81]

За царя Дмитрия Ивановича в этой получившейся заочной переписке ответил его секретарь Ян Бучинский, не без вызова напомнивший 27 декабря 1605 года сандомирскому воеводе о том, что действия Речи Посполитой могут толкнуть московского царя в объятия ее заклятого врага шведского короля Карла: «Титулы же одному токмо обыкновению подлежат, и я опасаюсь, дабы в пользе всего христианства и отечества урон не воспоследовал; понеже не гоняясь за титулами, всею Москвою давно бы Карл завладел» [82]. Молодой, недоучившийся секретарь самозванца поучал сенатора Речи Посполитой! Но на стороне Яна Бучинского была особая доверенность московского царя, возложившего на него ведение самых деликатных дел. Поэтому Ян Бучинский платил патрону своей преданностью и без сомнений называл Дмитрия Ивановича цесарем, а Марину Мнишек «ее цесарской милостью». Он уверял, что не проходит и часа (и так до самого позднего вечера), чтобы «цесарь» Дмитрий Иванович не вспоминал про пана воеводу и его дочь – «цесареву». Он ручался в том, что их ожидают с радостью, и просил их выехать как можно скорее, несмотря ни на какие расходы. Да и сам царь Дмитрий Иванович, amicus et filius («друг и сын»), писал о том же 8 января 1606 года, попутно извещая о посылке своих послов к королю.

14 января 1606 года гонец Иван Безобразов привез царские грамоты королю Сигизмунду III и сандомирскому воеводе Юрию Мнишку. Никто и не знал тогда, что у скромного гонца была тайная миссия от бояр Голицыных и Шуйских. Марина Мнишек еще не приехала в Москву, а стрелы боярских интриг уже долетели до Кракова. Известие об этом сохранилось лишь в записках гетмана Станислава Жолкевского «О Московской войне». По его сведениям, гонец передал в Кракове литовскому канцлеру Льву Сапеге «поручение, данное ему от Шуйских и Голицыных… что они думают, каким бы образом свергнуть его (самозванца), желая уж лучше вести дело так, чтобы в этом государстве царствовал королевич Владислав» [83]. Неизвестно, посвятил ли король в это дело сандомирского воеводу или решил не тревожить семью Мнишков, занятую предотъездной суетой. Во всяком случае для Сигизмунда III было выгоднее, чтобы воевода – напомним, его должник – получил неограниченный кредит в Московском государстве.