Марьина роща

Обсуждение волнующего вопроса было перенесено в дома и в «клубы»-трактиры. Больше всех бушевали мелкие домовладельцы. Вложив последние средства в свои домишки, они почувствовали себя настоящими хозяевами, а перестав платить аренду графу, и совсем утвердились в своих бессрочных правах собственников. Как же это так? На чьей земле стоит мой домик? На городской — значит, на ничьей. Значит, я полный хозяин и дома и земли. И вот — пожалуйста… Да что же это? Грабеж!.. Да я!.. Да мы!..

Рощинские богатеи избегали высказываться, и не разобрать было, что им выгоднее: известно, мудрецы, дальновидные…

Примерно через месяц пожарные созывали жителей на новое собрание; в депо явилось десятка два ребятишек, прослышавших, что прошлый раз было шибко весело, забрели два дремучих старичка да любопытная богомольная бабка; из домовладельцев — никого. Так и не состоялось собрание. Вскоре и бельгийцам и городской управе стало не до благоустройства Марьиной рощи: настал 1914 год.

* * *

…Время сглаживает мелкие ямы и ухабы житейского пути, особенно если путь монотонный и спокойный. Шло время, старился Петр Шубин, забыл про скандал с Савкой; трактир уверенно поддерживал благосостояние, забылись ранние удачи с получением кулаковского трактира, с «Привольем»… Все шло гладко.

Поскольку Шубин не мог познать закономерностей в своей судьбе, он верил в случай. Действительно, все удачи приходили как будто без особых усилий с его стороны, все совершалось как-то само собой. Значит — случай. Он верил, что новый случай обязательно придет. Но когда?

…В один из обычных воскресных приездов Андрей Иванович Рыбкин как-то странно юлил перед зятем, потом заявил:

— Выручай, зятек! Нужны деньги. Неустойка вышла. Пожалел дружка, поручился — и вот… Брать ссуду в банке, сам понимаешь, нежелательно: пойдут разговоры, подрыв кредиту… Выручай!

— Сколько надо?

— Тысяч восемьдесят. А лучше сто. Срок два-три года, за это время дружок встанет на ноги. Обеспечение любое.

Петр подумал и ответил:

— Хорошо, достану. И никакого обеспечения мне не надо.

Андрей Иванович даже прослезился.

А через два месяца, в неурочный день, в Марьину рощу прискакал разгоряченный Угар, и кучер Прохор угрюмо сказал:

— Поедем, Петр Алексеевич. Беда у нас.

Встретила Петра обезумевшая от горя теща. Андрея Ивановича привезли из лабаза чуть живого. Он лежал на высокой постели, тяжело дышал, иногда открывал глаза, и было в них невыразимое отчаяние от невозможности сказать что-то важное. Его много рвало, он ослабел окончательно.

Домашний врач спешно собрал консилиум. Приехали специалисты, прибыл сам профессор Клейн. После тягостного получасового ожидания специалисты пошли мыть руки, переговариваясь по-латыни, а профессор, небрежно пряча сторублевку, сказал Петру:

— Как будто отравление. Подробности вам неважны. Надежда на режим и волю божью. Режим обеспечит домашний врач, а об остальном позаботьтесь сами.

Никакой режим не помог. К утру старика не стало.

Купца второй гильдии хоронили с подобающим почетом. Десятки нищих осаждали дом, и для всех был кусок и денежка. Петр сбился с ног, выполняя все требования траурного церемониала. Сведущие в этом деле старухи перевернули вверх ногами весь тихий купеческий дом.

Наконец, миновали чадные дни. Петр стал приходить в себя. Съездил в лабаз, попытался ознакомиться с состоянием дел, но из слов старшего приказчика ничего нельзя было понять: все, мол, благополучно, как тридцать лет торговали, так и теперь, слава богу, торгуем, а хозяин, вишь, чего-то покушал в недобрый час, потому и помре волей божьей.

Пробовал Петр сам разобраться в торговых книгах, но не сумел. Клал на счетах: с одной стороны — все выходило хорошо, а с другой — ничего не поймешь…

Обратился к теще. Та замахала руками:

— Ах, я ничего не знаю, делай, как хочешь!..

Пригласил эксперта-бухгалтера из специальной конторы, потом второго ему в помощь. Эксперты листали книги, щелкали на счетах и не спешили с ответом. А Петр мучился: его заем Андрею Ивановичу ведь не был никак оформлен. Ну хорошо, дело наследует теща, может быть, частично жена, а он-то тут при чем? Кому известно про сто тысяч? Кто знает, что похоронная канитель тоже обошлась немало, а счет его в банке совсем отощал? Тут он впервые усомнился в своей тактике осторожности и скрытности. Не потому он не взял векселей, что такова его благородная натура, а потому, что это было бы признанием размеров его капитала. Сможет ли вдова вести лабаз, и стоящее ли это дело? Проклятые бухгалтера все тянут с ответом…