Марина Цветаева. Неправильная любовь

—. Пропускаю твои шутки. У меня хорошие новости, дорогая, — меня избрали руководителем левого крыла парижского евразийского отделения!

— Что-что? — Марина разогнулась, смахнула со лба челку. — Мой муж возглавил крыло азиопов! Забавно. — Она швырнула отжатую майку в ведро. — Надеюсь, вы не станете затевать революции?

— Мы говорим о национальной идее пути развития России. Разрабатываем теорию. Миссия России — вобрать в себя культурные достижения малых народов, расположенных на ее территории, а также все лучшее, что есть в азиатской культуре в целом…

— Прекрасные химеры! Я все поняла. Деньги платить будут?

— Это общественный союз. Но когда выйдет журнал…

— После того, как чехи урезали мое пособие наполовину, кто-то у нас или должен просить милостыню, или зарабатывать.

— Все наладится, потерпи, дорогая. Уж в «Евразию» я твердо верю!

Поначалу увлечение Сергея движением евразийцев радовало Марину. Именно таких честных и преданных людей не хватало в антикоммунистическом крыле этого течения.

Сергей полностью отдавался увлекшему его делу, потому что ничего более важного для себя, чем будущее России, не воображал. Он почти не бывал дома, пропадая в издательстве. И тут катастрофически четко определилась новая проблема: вышла из-под контроля Аля.

Она помогала по хозяйству все с большей неохотой. Девочка рвалась к общению в компании молодых, хотела дышать широкой грудью, а не кухонными и хозяйственными заботами. Главное же, лет с 12-ти мать, столь горячо любимая с детства, стала раздражать ее. Непреклонность Марины, своеволие, известный семейный деспотизм, не терпящий оговорок, натянутые отношения с благожелательно настроенными людьми, с которыми Марина могла бы вести себя поделикатнее. Нежелание «быть милой», «любезной», «снисходить», даже в обстоятельствах, от которых напрямую зависело благополучие семьи. Отчаянная необдуманность поступков, в конце концов — демонстративно запущенная внешность небрежно стареющей женщины — все это раздражало Алю. Взглянув на Цветаеву, сразу понимали, что в ней нет ни капли желания приукрасить себя — и без прикрас великую. Великую и нищую. Разве здесь дешевыми духами и платьем с распродажи обойдешься? Уж лучше демонстративное небрежение женскими уловками и приманками украшательства. Иронию по отношению к ухищрениям других дам, старавшихся не терять привлекательности под бременем бедности и возраста, Марина не скрывала.

— Эта твоя знакомая, признаюсь, нелепо выглядит в румянах и шляпке. Но… Она старается остаться женщиной, — прокомментировала Аля встреченную на улице даму.

— Стать смешной? Ты этого от меня добиваешься, подсовывая какие-то замазки и краски для лица?

— Можно хотя бы попробовать пользоваться питательными кремами или чуточку припудривать нос и подкрашивать губы, — осторожно начала Аля. Ведь возраст давал о себе знать в условиях переутомления, постоянной сигареты и мучительной нищеты с утроенной силой.

— Премного благодарна! Любимая дочь нашла способ спасти меня от переутомления. — Они вошли в свой вонючий подъезд. — Тащи сумки и готовь ужин сама. — Опередив Алю, Марина вспорхнула по лестнице. Она была поджара, легка, с темным мрачным лицом без возраста, даже «золото волос» потускнело под напором седины. Аля, боготворившая каждую черту своей матери, больно переживала исчезающий, любимый с детства облик. И это постоянное раздражение от Марининой непреклонности по любому вопросу!

— Ладно, пусть не для себя, для отца постарайся, которому тоже больно смотреть на безвременное увядание любимой жены, — Аля выгрузила на стол еду. Отпор неожиданного негодования отшвырнул ее к стене. Там, пригвожденная Марининым презрением, она выслушала отповедь великого Поэта, надрывающегося над тазами с грязным бельем вовсе не за тем, что бы на сэкономленные на прачке гроши купить пудру. И не для того, чтобы соблазнять мужа, преданного ей не за локоны, а по родству души! Марина вытряхнула в раковину овощные отбросы, которые им удалось скупить за гроши на закрытии рынка.

— Детям дать хорошее образование — вот главное правило, завещанное мне родителями. И я останусь ему верна, даже если буду голодать и ходить голая! А Сергей Яковлевич этого и не заметит, поскольку в мою сторону давно не смотрит.

Аля убежала в комнату, захлопнув за собой дверь.

— Добрый вечер, дорогие дамы! — в прихожую, опасливо озираясь, вошел Сергей. Снял шляпу, измятый макинтош, положил под вешалку ветхий портфель, служивший, видимо, не одно десятилетие какому-нибудь преподавателю местной гимназии. Квартирка — жалкая, давно обветшавшая без ремонта, пропахла дешевым мылом и тушеной капустной.

— Сергей, вы опять задержались? Есть будете сами. У меня еще белье не стирано. А за ужин мы еще не брались. — Она демонстративно сняла с плиты и поставила на табурет в коридоре таз с горячей водой.

— Ты очень уж увлеклась стиркой, — заметил Сергей.

— О да! Любимое занятие! — Марина начинала злиться. — Я действую из соображений гигиены. Мы взрослые. Но я вовсе не хочу, чтобы Мур подхватил какую-то заразу. К нему все липнет!