Марина Цветаева. Неправильная любовь

— У Сергея Яковлевича доминируют другие планеты. Он мягок, доверчив, предан, но, увы, к сильным поступкам вряд ли предрасположен. Те путы, которыми оплетаете его вы, однажды станут для него мучительны. Он будет страдать, пытаясь вырваться, но..» Так и не рискнет. В гороскопе ваши пути расходятся, но брак остается нерушим. Ваш странный и опасный союз скреп — лен звездами. Ловушка — космическая ловушка. Смотрите вот на этот треугольник: вы сами попали в западню. А вот эта звезда! Говоря иначе — Черная карма. От нее нет спасения.

— Обречены оба? — Марина рассмеялась. — Вы меня жутко напугали. Кроме того, вы угадали: я всегда права. Только это не от расположения звезд, а от ума и способности анализировать ситуацию.

— О, да! — Женщина улыбнулась. Два зуба у нее отсутствовали, и улыбка получилась чуть ведьмачья. К тому же было ясно, что Марина ей не нравилась. — Очень скоро… Боюсь, этой же осенью, вам выпадет большое испытание. И вам, и вашей самоуверенности. Звезды показывают — смотрите вот на это пересечение линий: страшное испытание…

— Ой, не надо. Хватит с меня Черных карм! — Марина отвела руку астролога с листами гороскопов, поднялась и потянулась. — Пугать меня бессмысленно. Вы же должны видеть там по вашим звездам, что меня и смерть никогда не пугала.

— Запомните, смерть — это далеко не самое страшное. И не самое мучительное. Это просто обрыв нити. Но у нее есть другие обличил — и тут уж большое разнообразие пыток. Как вы относитесь к разлуке?

— Лучше, чем к встрече. А к бедам у меня больше доверия, чем к водевильному счастью.

— Все верно… Вам будет очень нелегко, — пробормотала женщина, легко сбежала по деревянной лестнице.

* * *

К осени 1914 года стало ясно: сценарий семейной идиллии исчерпал себя. Марина пресытилась материнскими восторгами и заботами, жертвенным обожанием Сергея. Игры в мать Ариадны оказались слишком утомительными. Каждый день — одно и то же. Да еще няньки такие капризные — кто дерзит, кто ворует! А эта последняя говорит «ведьметь» и «полтолоны» вместо «панталоны», и ведь Аля за ней повторяет! Но попробуй сделать замечание. Горничная убирается кое-как — по углам пыль, для Сергея это смерть! Готовит по-деревенски и жадничает, на масле экономит, какой-то жир вонючий добавляет. Ариадна вечерами канючит — спать ее укладывай, сказки рассказывай. «Мать» — лицо прикладное — вроде приложения к своему чаду по его обслуживанию, выращиванию. Роль второго плана. Марину же интересовали только сольные партии. С мужчинами дела всегда обстояли сложно. Теоретически Марине нужна была влюбленность в брутального властелина, повелителя, хозяина. Безответная, с надрывом, бурей страстей, с общественным резонансом, в конце концов! И победой! Эпатаж — самая приятная дразнилка для буржуа, погрязших в своей прописной морали. Вечный бой — покой для Марины смертелен. Иссушенная пустыня покоя не способна вскормить эмоцию, всколыхнуть стихи. Она все еще примерная жена, но кипение лавы внутри опасно — давление неизрасходованных страстей велико — взрыв может случиться даже от пустяка.

Марина придирчива, мрачна, неразговорчива. Вспыхивает от любой мелочи, устраивает разносы прислуге, преследует Сергея бесконечными замечаниями: он решительно все делает не так! Он не способен на простейший поступок! Счастливый муж лишь шире распахивает синие глаза и виновато улыбается. Знает, что не ловок, не оборотист, не инициативен. А если Марина и сердится — так она права. Он любит и такую — грозную, неудовлетворенную, смотрящую на него, как на надоевший предмет. Марина необыкновенная. Надо соответствовать! Вот если бы он мог написать что-то как Блок или Мандельштам. Не дано, увы. Дано любить ее и терпеть. Всякую, какая ни есть. И верить: она бы без его поддержки не выдержала.

Осень 1914-го — в Москве пора литературных вечеров, художники вернулись с летнего отдыха, многое надо показать, прочесть, похвастаться. Заклятые друзья жадно ждут новостей.

Марина ничего нового, способного потрясти поэтический «олимп», не написала. Зато она отменно хороша — челка до бровей, стрижка спартанского мальчика, звон монист и браслетов, голубой дым сигареты, заволакивающий рассеянный взгляд. Рядом Сергей — милый, ясноглазый, не сексуальный — серафический. Верный рыцарь и принц.

Они вошли в уже задымленную гостиную, обходя ритуал приветствий. Какой-то литературный вечер. Мужской голос нудит нечто томное, распевное, кажется, трагедию, написанную гекзаметром. Марина сторонится упоенного чтением автора с невидящим взором слепца. На ней узкая стального цвета юбка плотного крепа с единственной крупной пуговицей из серебристого перламутра у пояса. Изумрудная, цыганских очертаний атласная блузка, словно играет с ветерком. Браслеты позвякивают, клубится дым папиросы… На нее заглядываются. Масса новых лиц, знакомые засыпают новостями.

— Мы весь август провели в Крыму, в Мисхоре… Там отвратительное море. А у художника Антипова жена сбежала с цирковым трубачом!