Марина Цветаева. Письма. 1928-1932

50-28. Н.П. Гронскому

<3 июля 1928 г.> [198]

Милый Николай Павлович,

Не сердитесь, не имела никакой возможности предупредить Вас, — неожиданно два срочных дела именно в 4 ч<аса> и в 6 ч<асов>. А до этого — четыре или пять других, и все предотъездные, неотложные. Если свободны, зайдите ко мне в 2 ч<аса>, дня в четверг. Billet de famille [199] в Ройян уже заказан, будет в среду, в среду же выезжает С<ергей> Я<ковлевич>. Будем чинить детскую коляску, — умеете?

Да! Одобряю или ободряю, смотря по тому, выдержали ли или провалились [200]. (Оцените количество ли)

Итак, до четверга.

                             МЦ.

Вторник.

Впервые — СС-7. С. 201. Печ. по СС-7.

51-28. М.И. Цветаева, С.Я. Эфрон, К.Б. Родзевич Б.Л. Пастернаку

Париж, 4 июля 1928 г., среда

<Рукой М.И. Цветаевой:>

Дорогой Борис, сидим — С<ережа>, Родзевич и я — в пресловутой Ротонде [201] — пережидаем время (до Сережиного поезда). Сейчас 7 ч<асов>, Сережин поезд идет в 10½ ч<асов>, — оцениваешь эту бесконечность? Едет вслепую — в Ройян [202] (найди на карте!). Мы: двое нас и двое детей считаемся famille nombreuse [203] (отец, мать и дитя — famille moyenne [204]). А Ройян, Борис, недоезжая до Bordeaux, севернее.

<Рукой С.Я. Эфрона:>

Я испытываю волнение большее, чем перед отъездом на фронт. Там враг за проволокой — здесь вокруг — в вагоне, на вокзале, на побережье, а главное в виде владельцев дач. Боюсь их (владельцев) больше артиллерии, пулеметов и вражеской конницы, ибо победить их можно лишь бумажником.

А кроме всего прочего — у меня врожденный ужас перед всеми присутственными местами, т. е. перед людьми, для которых я — не я, а что-то третье, которым я быть не умею. Это не неврастения.

Обнимаю Вас и очень Вас чувствую.

                             С.Э.

<Рукой К.Б. Родзевича:>

С<ергей> Я<ковлевич> уезжает уже целую неделю. Вместе с ним я побывал и на границе Испании и на берегах Женевского озера и на Ривьере и… но всего не перечислишь! Я так привык к этой смене мест, пейзажей, ожиданий и разочарований, что сейчас, когда отъезд стал реальным, я с грустью чувствую себя возвращенным домой. Но до отхода поезда еще 2 часа. А вдруг мне удастся продолжить мое неподвижное путешествие. Нет, сложенные корзины, пакеты, вокзалы, справочные бюро — все говорит за то, что я остаюсь.

                             Ваш К.Р.

Впервые — Мир Пастернака. Каталог выставки. М.: Сов. художник, 1989. С. 171–172. СС-6. С. 274–275. Печ. по кн.: Души начинают видеть. С. 494–495.

52-28. А.В. Бахраху

Милый друг [205],

Письмо пришло слишком поздно: вчера вечером, т. е. как раз когда Вы меня ждали и когда меня не было: ни на Champ de Mars, ни дома, — провожала С<ергея> Я<ковлевича> в Ройян, куда с детьми на самых днях еду вслед. Я ведь недаром говорила Вам о телеграмме: знаю за́город: его неторопливость, за которую и люблю. За́город никуда не торопится, потому что он уже всюду. Ну а мы — увы!

Итак, до осени, до встречи.

                             МЦ.

5-го июля 1928 г., четверг

Еду послезавтра, в воскресенье. Повидаться не успеем.

_____

Телеграммы не получала.

Впервые — Новый журнал. Н.-Й. 1990. № 181. С. 137–138 (публ. А. Тюрина). СС-6. С. 625. Печ. по СС-6.

53-28. Н.П. Гронскому

Pontaillac, Villa Jacqueline Gilet (Charente Inférieure)

10-го июля 1928, вторник [206]

Дружочек! Первое о чем мне хочется Вам сказать — о мифологической роще, такой, где живут божества, — именно мифологической, а не мифической, ибо тогда бы ее не было. Вошла в нее как домой.

Вы конечно знаете (средневековые? возрожденские? [207]) изображения метаморфоз? — три не то женщины, не то дерева (Гелиады [208]) — (других сейчас не помню, есть, конечно), — говорю о са́мой секунде превращения, еще то́, уже это, не то, не это, третье: секунда перехода, преосуществление. Так во́т — такие деревья, роща меньше Аполлонова, Зевесова, чем — их Любовей, мужских и женских. Роща андрогинов [209], дружочек, бессмертной юности, Ваша, моя.

Это мое самое сильное впечатление, — сильнее моря (прекрасного и нелюбимого), — сильнее самой меня под солнцем.

Это была моя первая встреча с Вами, м<ожет> б<ыть> самая лучшая за всё время, первая настоящая и — (но это м<ожет> б<ыть> закон?) без Вас.

Деревья настолько тела, что хочется обнять [210], настолько души, что хочется (— что́ хочется? не знаю, всё!) настолько души, что вот-вот обнимут. Не оторваться. Таких одухотвореннных, одушевленных тел, тел-душ — я не встречала между людьми.

Так поздно пишу потому что только сейчас свой угол, — хороший, у окна. Вчера целый день ходила, — разгон еще медонский — дохаживала. Мур сопровождал с полуоткрытым ртом. — «Мур, что́ это ты?» — «Пью ветер!»