Читаем Марина Цветаева. Письма. 1928-1932 полностью

С вечером у меня очень плохо: никто не берет. Цветник отказов, храню. Одни (Т.Л. Сухотина [164], жена Эренбурга [165], значит: одне!) не видаются с русской эмиграцией (чем французы-туземцы хуже? — для вечера! а налетчики-американцы??) другие издержали весь свой запас дружественной действенности на недавний вечер Ремизова [166], — вообще вечеров, Саломея! вот 13-го вечер Рощина (писателя, читали? я нет) и с какой программой: Рощина-Инсарова, Кошиц, Дон-Аминадо, еще кто-то [167] — не то что НАШ тощий Слоним!

Г<оспо>жа Фундаминская (Амалия? какая жуть!) [168] по всем отзывам могущая взять 20 — и по — 100! (ни секунды не верила!) взяла, на всякий случай, 4 по 25. Единственно неунывающие — Прокофьевы, у них, должно быть, какое-нибудь слово [169].

С<ув>чинский, знающий всех музыкантов и не давший мне ни одного!

Друг тот кто делает — согласны? Все иное я называю слизанием сливок (кошки).

И кончится все, согласно прошлогодней поговорке Мура — его первой фразе — «Народу масса, денег мало», — видите, не всегда рифмуют МАССА и КАССА.

— Рада, что рады книжке [170]. Я ее еще не читала, наверное никогда и не прочту в страхе заведомых опечаток.

Милая Саломея, мне билеты важнее чем подписки, с книги я все равно никогда ничего не получу, горестно уверена.

С П<утер>маном мы встретились средне: я ему сказала, что Поволоцкий [171] жулик, а оказался его друг. Сначала мы оба злились и надписывали, нет! он взрезал (страницы, как животы) я же: № 1, № 2, № 3 — Марина Цветаева Марина Цветаева Марина Цветаева [172] — до полного одурения — потом отходили и пили чай. Все это на фоне огромной безмолвной Али, весьма напоминавшей полежаевских «молодцов» [173]. П<уте>рман даже, не без робости: «А дочка у Вас атлетического сложения», на что я: «Да и я ничего». (Тут-то он и дал чаю.)

До свидания, милая Саломея, обрываю из-за билетных дел — опять к кому-то идти, кого-то улещать.

Мне очень жалко, что П<утер>ман Вам послал книжку без надписи, но тогда, у него, я бы двух слов не выжала. Хотите — пусть эта пойдет А<лександру> Я<ковлевичу>, а я Вам дам другую?

                             МЦ.

Спасибо Мирскому за чек. Пусть, когда поедет (он ведь собирается в Париж?) захватит книгу, я ему надпишу [174]. Деньги пока не высылайте, буду тратить «мирские»[175], а Ваши пойдут на терм (1-го июля).


Впервые — СС-7. С. 114–115. Печ. по СС-7.

41-28. А.И. Цветаевой

Grand Opéra.

<Июнь 1928>


Да! Идиотская публикация А<ста>фьева (мужа и жены) [176]. Такой-то извещает о смерти Валентины Павловны (Валечки) [177] — опять вроде восстановления титула. Добросердечные, но — дураки, а? Впрочем, Бог с ними.

_____

Вышла моя книга. Надписала и отложила тебе нумерованный (на хорошей бумаге) экз<емпляр> [178], — когда получишь? Отзывов еще нет [179]. 17-го мой вечер, билеты («дорогие», т. е. 25 фр<анков>), идут плохо, объелись вечерами. Будет полный зал (входные по 5 фр<анков>) и пустая касса, словами прошлогоднего Мура: «Народу масса, денег мало». Вечер мне нужен для лета: отъезда.

Жел<езная> дор<ога> дико дорога, все дорого, страшно трудно уехать. Но хочу ради Мура (кашляет 8 мес<яцев> и Сережи). М<ожет> б<ыть> поедем на Средиземное море, мое любимое, к<оторо>го не видала с Палермо (1912 г. — почти что 1812 г.!) [180].

Мур все растет, недавно остригла — жарко. Но тут же — остатками — корешками — завился. Чудесно говорит. Как-нибудь напишу о нем отдельно. Аля учится у Шухаева [181], но предоставленная самой себе (Шухаев в студии бывает раз в неделю — 15 мин<ут>), ленится. Меня переросла на полголовы, а тяжелее на пуд с лишним.

Мы очень плохо живем, куда хуже, чем в прошлом году [182], и конских котлет (Алина невозбранная услада!) уже нет. Мяса и яйца не едим никогда [183].


Впервые — НП. С. 382–383. СС-6. С. 194. Печ. по СС-6.

42-28. Т.Л. Толстой

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d’Arc

18-го июня 1928 г.


Дорогая Татьяна Львовна,

Приношу Вам сердечную благодарность за проданный билет [184] и милую приписку. Как-нибудь буду у Ивонны [185] и зайду поблагодарить Вас лично.

А книжку [186] послала Вам не для чтения, а просто как знак внимания и симпатии, — на стихи нужно время, знаю, что у Вас его нет. Целую Вас, привет дочери.

                             М Цветаева


Впервые — в кн.: Неизвестный Толстой в архивах России и США. Рукописи. Письма. Воспоминания. Наблюдения. Версии. М.: АО-Техна-2, 1994. С. 415 (публ. Н.А. Калининой). СС-7. С. 349. Печ. по СС-7.

43-28. С.Н. Андрониковой-Гальперн

Дорогая Саломея?

Вопросительный знак (случайный) относится к: почему не были на вечере?

Сидели потом всей компанией: Мирский, Сувчинский, еще разные, и вспоминали Вас. Мирский был ЧУДНЫЙ.

Милая Саломея, если возможно, пришлите иждивение, а то придется грабить тощую вечеровую кассу. Мне не повезло: вчера и единств<енный> спектакль Антония [187], и половина моей публики ушла туда.

Перейти на страницу:

Все книги серии Цветаева, Марина. Письма

Похожие книги

Письма
Письма

В этой книге собраны письма Оскара Уайльда: первое из них написано тринадцатилетним ребенком и адресовано маме, последнее — бесконечно больным человеком; через десять дней Уайльда не стало. Между этим письмами — его жизнь, рассказанная им безупречно изысканно и абсолютно безыскусно, рисуясь и исповедуясь, любя и ненавидя, восхищаясь и ниспровергая.Ровно сто лет отделяет нас сегодня от года, когда была написана «Тюремная исповедь» О. Уайльда, его знаменитое «De Profundis» — без сомнения, самое грандиозное, самое пронзительное, самое беспощадное и самое откровенное его произведение.Произведение, где он является одновременно и автором, и главным героем, — своего рода «Портрет Оскара Уайльда», написанный им самим. Однако, в действительности «De Profundis» было всего лишь письмом, адресованным Уайльдом своему злому гению, лорду Альфреду Дугласу. Точнее — одним из множества писем, написанных Уайльдом за свою не слишком долгую, поначалу блистательную, а потом страдальческую жизнь.Впервые на русском языке.

Оскар Уайлд , Оскар Уайльд

Биографии и Мемуары / Проза / Эпистолярная проза / Документальное
О том, что видел: Воспоминания. Письма
О том, что видел: Воспоминания. Письма

Николай Корнеевич Чуковский (1904–1965) известен прежде всего как автор остросюжетных повестей об отважных мореплавателях, составивших книгу «Водители фрегатов», и романа о блокадном Ленинграде — «Балтийское небо». Но не менее интересны его воспоминания, вошедшие в данную книгу. Судьба свела писателя с такими выдающимися представителями отечественной культуры, как А. Блок, Н. Гумилев, Н. Заболоцкий, О. Мандельштам, Ю. Тынянов, Е. Шварц. Будучи еще очень юным, почти мальчиком, он носил любовные записки от В. Ходасевича к Н. Берберовой. Обо всем увиденном с удивительным мастерством и чрезвычайной доброжелательностью Чуковский написал в своих мемуарах. Немало страниц «младший брат» посвятил своим старшим друзьям — «Серапионовым братьям» — И. Груздеву, М. Зощенко, В. Иванову, В. Каверину, Л. Лунцу, Н. Никитину, В. Познеру, Е. Полонской, М. Слонимскому, Н. Тихонову, К. Федину. Особая новелла — о литературном салоне Наппельбаумов. Квартиру известного фотографа, где хозяйничали сестры Ида и Фредерика, посещали Г. Адамович, М. Кузмин, И. Одоевцева и многие другие. Вторую часть книги составляет переписка с отцом, знаменитым Корнеем Чуковским. Письма, известные до сих пор лишь в меньшей своей части, впервые публикуются полностью. Они охватывают временной промежуток в четыре с лишним десятилетия — с 1921 по 1965 год.

Корней Иванович Чуковский , Николай Корнеевич Чуковский

Биографии и Мемуары / Проза / Эпистолярная проза / Документальное