Марина Цветаева. Письма. 1928-1932

Я все еще под ударом Вашего письма [131]. Дом в Трехпрудном — общая колыбель — глазам не поверила! Первое, что увидела: малиновый бархат, на нем альбом, в альбоме — личико. Голые руки, открытые плечи. Первое, что услышала: «Вера Муромцева» (Раечка Оболенская, Настя Нарышкина, Лидия Эверс [132], никогда не виденные, — лица легенды!) Я росла за границей, Вы бывали в доме без меня, я Вас в нем не помню, но Ваше имя помню. Вы в нем жили как звук.

«Вера Муромцева» — мое раннее детство (Валерия меня старше на 12 лет) [133], «Вера Муромцева», приезды Валерии из института — прерываю! — раз Вы меня видели. Я была в гостях у Валерии (4 года) в приемный день, Валерия меня таскала по всему институту, — все меня целовали и смеялись, что я такая серьезная — помню перегородку, над которой меня подняли. За ней был лазарет, а в лазарете — скарлатина. Поэтому до сего дня «скарлатина» для меня ощущение себя в воздухе, на многих вытянутых руках. (Меня подняли всем классом.)

Валерия нас с Асей (сестрой) любила только в детстве, когда мы выросли — возненавидела нас за сходство с матерью, особенно меня. Впервые после моей свадьбы (<19>12 г.) мы увиделись с ней в 1921 г. — случайно — в кафе, где я читала стихи.

Есть у нас еще родство, о нем в другой раз, — семейная легенда, которую Вы может быть знаете.

— Но [134] — как Вы могли, когда я была у Вас, меня не окликнуть? Ведь «Трехпрудный» — пароль, я бы Вас сразу полюбила, поверх всех евразийств и монархизмов, и старых и новых поэзий, — всей этой вздорной внешней розни. — Уже люблю. —

Целую Вас.

                             МЦ.

Если Вам любопытна дальнейшая судьба «Лёры» — расскажу Вам, что знаю.

<Приписка на полях:>

«Вера Муромцева». «Жена Бунина». Понимаете, что это два разных человека, друг с другом незнакомых. (Говорю о своем восприятии, до Вашего письма.)

— Пишу «Вере Муромцевой», ДОМОЙ.

Впервые — НП. С. 400–401. СС-7. С. 236. Печ. по СС-7.

32-28. А.В. Бахраху

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d’Arc

6-го мая 1928 г.

Милый Александр Васильевич,

Обращаюсь к Вам с большой просьбой: помогите мне распространить билеты на мой вечер, имеющий быть 17-го [135]. Посылаю 10, распространите что́ сможете. Цена билета не менее 25 фр<анков>, больше — лучше, (NB! Думаю, что у меня будет полный зал и пустая касса!)

Посылаю книгу [136].

Всего лучшего, простите за просьбу.

                             МЦветаева.

Впервые — Мосты. Мюнхен. 1961. № 6. С. 341 (с купюрой) (публ. А.В. Бахраха); ЛО. М., 1991. С. 111 (полностью) (публ. Дж. Мальмстада); СС-6. С. 6 М. Печ. по СС-6.

53

Марина Цветаева

33-28. С.Н. Андрониковой-Гальперн

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d’Arc

10-го мая 1928 г.

Дорогая Саломея,

Почему мы с Вами так долго не видимся? Теряюсь в догадках.

Может быть Вы обиделись на мое внезапное исчезновение из поля Вашего зрения на Евразийцах? [137] Дело было не во мне, С<ергей> Я<ковлевич> внезапно меня увел, — ему нужно было исчезнуть незаметно и безвозвратно. Я не успела опомниться, как уже оказалась на улице.

Можно попросить Вас об очередном иждивении? Когда увидимся? Хочу прочесть Вам Красного бычка [138].

(замогильным, нет — заупокойным голосом:) — Что Путерман?? [139]

Целую Вас.

                             МЦ.

Впервые — СС- 7. С. 113–114. Печ. по СС-7.

34-28. Н.П. Гронскому

Милый Николай Павлович,

До последней минуты думала, что поеду, но никак невозможно, — у меня на виске была ранка, я заклеила пластырем — загрязнение — зараза поползла дальше. Сижу с компрессом. Если не боитесь видеть меня в таком виде, заходите завтра, когда хотите, сказать о театре с С<ергеем> М<ихайловичем> и рассказать о докладе [140].

Всего лучшего, передайте пожалуйста письмо С<ергею> М<ихайловичу>.

                             МЦ.

Медон, 10-го мая 1928 г.

— завидую Вам! а Вы — хвали́те за меня!

_____

Принесите мне что-нибудь почитать.

Впервые — СС-7. С. 200. Печ. по СС-7.

35-28. Н.П. Гронскому

Медон, 17-го мая 1928 г.

Ко́люшка, может быть я плохо делаю, что говорю с Вами беспощадно — как с собой.

Например сегодняшнее — о простоте, доброте, чистоте. Кто был со мной — если не проще — то добрее и чище Вас? Мы мне начинаем напоминать такую быль. Кто-то — Италия, Возрождение — приревновал свою жену к какому-то юноше. Мечта «застать с поличным». И застает — сомолящимися [141].

Что мы с Вами — как не вместе молимся? (Каким богам?)

А о простоте — что ж! не дано ни мне ни Вам. То есть — слепости в простоте, как вообще ни одной слепости.

А «зеленью светел Праотец-Змей» [142] — МАГИЧЕСКАЯ строка, вся как драгоценный камень, не «как», а — сам драгоценный камень. Эта строка не аллегорический, а живой изумруд, оборот его в руках.

Никакого дела в Париже не сделала, вошла в тот дом и вышла, вернулась домой и вот, с тоской в сердце (может быть — по СЛЕПОСТИ в простоте!) — пишу Вам.