Марина Цветаева. Письма. 1928-1932

Дорогая Саломея! Мне приходится опять просить Вас об иждивении («точно это было вчера»…) Деньги с вечера у меня есть, но конверт с некоторых пор заклеен (au bon moment! [761]) ибо надежда на поездку в горы еще не оставлена [762]. (Место дешевое, но дома пусты, без ничего, — вот и колеблюсь.)

Дошло ли до Вас мое последнее письмецо, уже на парижский адр<ес> и почему молчите?

Очень хотелось бы повидаться, но сомневаюсь, что Вы в городе.

Целую Вас.

                             МЦ.

Саломея! Если Вы в городе, не могли бы Вы — если найдете это нужным — встретить меня с Вырубовым? [763] Я сейчас собираю материал для одной большой вещи [764] — мне нужно все знать о Государыне А<лександре> Ф<едоровне> — м<ожет> б<ыть> он может указать мне иностранные источники, к<отор>ых я не знаю, м<ожет> б<ыть> живо что-нибудь из устных рассказов Вырубовой [765]. М<ожет> б<ыть> я ошибаюсь и он совсем далек? Но тогда — общественные настроения тех дней (коронация, Ходынка, японская война) — он ведь уже был взрослым? (я росла за границей и японскую войну помню из немецкой школы: не то). — Подумайте. — А если его в городе нет, м<ожет> б<ыть> дадите мне его адр<ес>?

Простите за хлопоты.

_____

Кто еще может знать? (О молодой Государыне).

Впервые — СС-7. С. 123. Печ. по СС-7.

52-29. Н.П. Гронскому

<20 июля 1929 г.> [766]

Remettez départ lettre suit.

                             Marina [767]

Впервые — CC-7. C. 229 (в комментариях). Печ. по кн: Несколько ударов сердца. С. 163.

53-29. Н.П. Гронскому

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d’Arc

24-го июля 1929 г.

Дорогой Николай Павлович! Не сердитесь, — все вышло помимо меня. Вы ведь знаете, что я от себя не завишу.

Первое: ответ полковника, что тот дом в 80 фр<анков> — ушел (NB! оказалось — и кровати можно достать, и столы и даже шкаф, — чего же не говорил раньше??). Второе: дела С<ергея> Я<ковлевича>, не дающие ему возможности выехать — что-то случилось, случается [768] — что́, рассказать не могу, словом — деньги с вечера целиком должны уйти на жизнь. Об отъезде и думать нечего.

Простите за все беспокойство, — вопросы, расспросы, поручения. Мое единственное оправдание — полная уверенность, что поеду. Рухнуло сразу.

Алю надеюсь на 2 недели отправить в Бретань, к знакомым [769]. О себе пока не думаю, знаю только, что дико устала от Медона и хозяйства, хозяйства и Медона и что ни хозяйство, ни Медон, ни усталость не пройдут. Радуюсь за Вас, что Вы там, и горюю за себя, что Вас здесь нет — вспоминаю прошлогодние прогулки. У меня нет спутника, не гуляла уже — да с нашего последнего раза. Никого не вижу, не знаю почему. Должно быть — еще скучнее, чем с собой. Да и многие разъехались: письма из Швейцарии, с Пиреней, из Голландии. А мои — всё из Медона. К В<ере> С<тепановне> [770] не тянет, — она все о «втором Христе» (Кришнамурти) [771], с С<ергеем> М<ихайловичем> [772] изредка переписываемся, он тоже никуда не уехал, но у него нет хозяйства. Гончарова на Средиземном море. (А я в Медоне.)

Ваш папа рассказывал чудеса об аллемонских грибах. Соберите и насушите — и подарите, я вскоре совсем обнищаю (не шучу!) а это — чудный ресурс. Мне когда-то из каких-то лесов прислал мешочек Шингарев [773], — полгода ели. У нас грибов еще нет, — недавно ходили целое утро — всем семейством — ни поганки! Ваш хозяин наверное знает как сушат грибы. (А может он gentilhomme [774] и даже не знает как они растут? Тогда его домоправительницу — если не померла.) Шингарев сушил на солнце, разбросав на листе бумаги, это лучше, чем связками. Можно и в духовке, которой в вашем замке наверное нет. О грибах — мечтаю.

18-го / 31-го июля 1929 г. — А вчера были мои имянины (17-го). Были: Карсавины — всем семейством [775], — Ивонна [776], Радзевичи [777], Владик [778] и В<ера> А<лександровна> С<увчин>ская. Подарки: от Али — серебряный пояс, кошелек (копытом) и грам<мофонные> иголки, от С<ергея> Я<ковлевича> 2 тома Пруста «La Prisonnière» [779], от Ивонны почтовую бумагу (не терплю коробок — только блок-ноты!), от Радзевичей тетрадь и чернила, от Карсавиных: фартук, папиросы и дыню, от Владика дыню, от В<еры> А<лександровны> цветок и вино. Было чудное угощение, очень жалела, что Вас не было, сидели поздно. Мур побил Сусю [780] (младшую Карсавину) ружьем. Вчера он в первый раз в жизни был у парикмахера и обнаружил совершенно отвесный затылок. — «Ça Vous étonne? Moi non, — il y en a, il y en a des têtes!» [781] — философический возглас парикмахера.

Да! нынче открытка от С<ергея> М<ихайловича>. Горюет, что не видит ни Вас ни меня. Написал Вам письмо по старому адресу. Завтра еду к нему и дам Ваш новый, — напишу и приколю на стенку.

Прочла совершенно изумительные мемуары Витте — 2 огромных тома [782]. Советую. Обвинительный приговор рукой верноподданного. Гениальный деятель.