Только что получила от Руднева письмо с следующей опаской: — в моей вещи о Максе Волошине я даю его рассказ о поэтессе Марии Паппер и, между прочим, о ее Вас посещении[227]
. Всего несколько строк: как поэтесса всё читает, а Вы всё слушаете. Вы даныВы — явно dans le beau r*le[229]
: серьезного и воспитанного человека, которому мешаетИ вот Руднев, которого научил Вишняк, убежденный, что все поэты «немножко не того»[230]
, опасается, как бы Совр<еменным> Запискам от Вас — за— Как быть? — пишет Руднев. Заменить Ходасевича — вымышленным именем? Вовсе выбросить сценку? Спрашивать разрешения у Ходасевича — что-то глупо…
А я нахожу — вовсе нет. И вот, спрашиваю. Если Вы меня знаете, Вы бояться
Пишу Вам для окончательной очистки совести. Вы, конечно, можете мне ответить, что никакой Марии Паппер не помните, но она
До свидания, ОЧЕНЬ прошу Вас отозваться сразу, ибо должна вернуть корректуру.
Всего доброго
М. Цветаева
(Мария Паппер. Парус. 1911 г.)
— вот, чем она Вас зачитывала —
Впервые —
46-33. В.Ф. Ходасевичу
Милый Владислав Фелицианович,
Помириться со мной
Вообще — вздор. Я за одного настоящего поэта, даже за половинку (или как <в> Чехии говорили: осьминку) его, если бы
Итак —
Осенью будем соседями, потому что из-за гимназии сына переезжаем в Булонь[233]
.Как давно я не училась в гимназии! Прыжки с кровати, зевки, звонки — даже жуть берет! И главное — на сколько лет! (Он поступает в первый приготовительный.) У меня было два неотъемлемых счастья: что я больше не в гимназии и что я больше не у большевиков — и вот, одно отнимается…
Итак — до октября! Тогда окликну.
Паппер (Марию) перечла с величайшей, вернее — мельчайшей тщательностью и ничего не обнаружила, кроме изумительности Вашего терпения: невытравимости Вашей воспитанности.
Спасибо!
Впервые —
47-33. В.В. Рудневу
Милый Вадим Викторович,
Полное разрешение Ходасевича проставлять его имя: он мне вполне доверяет[234]
. Письмо его храню как оправдательный документ.Я не знаю, кто правил корректуру, — Вы или М<арк> Вишняк, но там предложены (карандашом) некоторые замены (мужской род на женский, знаки), которые я, в случае несогласия, восстанавливаю в прежнем виде, (речь о
Ходасевич отлично помнит Марию Паппер и, вдохновленный мною, сам хочет о ней писать воспоминания[236]
. Видите, какой у этих одиночек (поэтов)[237] — esprit de corps[238] иНаписал мне, кстати, милейшее письмо, на которое я совершенно не рассчитывала — были какие-то косвенные ссоры из-за «Верст», и т. д.[239]
Все это потому, что нашего полку — убывает, что поколение — уходит, и меньше возрастно*е, чем духовное, что мы все-таки, с Ходасевичем, несмотря на его монархизм (??) и мой аполитизм: