Марина Цветаева. Письма 1933-1936

Словом, если Вы хотите меня видеть такой, приходите ко мне. Ибо даже если Вы меня введете <над строкой: пригласите> примешаете меня в Ваше окружение, я в нем буду слишком «круглой», округленной, без углов, чтобы быть собой, тем я, которое, как собака, которая приглашена, да, но все время опасается, что ее выставят за дверь: я буду оставаться слишком близко к двери. Вы поняли меня? (без согласования, так говорит собака, а не я)

Я с Вами говорю очень откровенно, не выдавайте меня, вещь пересказанная <зачеркнуто: та уже не она сама пересказанная вещь> и даже пересказанная дословно пересказана, а не сказана.

Итак, когда захотите, или снаружи, что есть то, что мы возьмем с собой внутрь, но больше (все если и хотите не согласованы), их почему-то опасаясь, я абсолютно не тороплюсь, как Вы вероятно сами видите, ни для нашей встречи, о которой я хочу, чтобы она была абсолютно естественной, в свое место и в свое время, как та рана, которая не хочет зажить, и го солнце, которое не хочет явиться <поверх строки: заставляет себя ждать>, потому что оно-то знает какое его время и место (у меня всегда ощущение, когда идет дождь, что солнце светит ярче у других — и это меня выкупает <поверх строки: моя компенсация>)

Я не хочу делать себя, я не хочу, чтобы ко мне приходили, чтобы мне доставить удовольствие, у меня от этого не было бы никакого

И еще меньше из чувства долга, я хочу, чтобы пришли, как приходит тепло <сверху: идет дождь> — даже если он никогда не начинается.

Все это относится к моей «славянской пассивности».

Итак, когда Вы захотите меня видеть, знайте, что Вас ждут.

Итак, если Вы не хотите меня видеть (или не достаточно хотите, чтобы прийти с помощью того времени, которого у нас (кстати <сверху: действительно>) нет, тот великий и благословенный предлог для не-прихода и наших не-нужд) знайте, что во мне Вас ничего не ждет.

Будьте дождем и отдайте себя в чужие руки (я говорю дождем, чтобы не сказать «солнцем» что дало бы этому образу слишком определенную выразительность)

И теперь я вдруг замечаю — клянусь Вам, что это первый раз в моей жизни, что я всегда ждала, надеялась, ожидала от людей, чтобы они были событием природы, ничего себе!

И когда Вы ко мне придете, Вы увидите, что, ожидаемый или нет, все будет совершенно неожиданно:

Я люблю (вот уже два года?) Вашу голову с эмоциональными формулами. Я Вас знаю лучше, чем Вы думаете, как старая гадалка (чтица) узнающая о (и не берущая за это денег! Только ради удовольствия и профессионально — проведя поверх <сверху: в глубину> вашей ладони своим взглядом <сверху: зорким взглядом> старой орлицы

— Это я тебе говорю, мой орел, ты высоко полетишь

Так старая цыганка, на рынке в 1919 году в Москве мне обещала персианское счастье, что вероятно означало

— или как тот город, в котором никогда не будешь, по железной дороге, освещенный молнией

— или как город, где никогда не будет, ночью, по железной дороге, под взглядом молнии[247].

Я подхожу к людям, только чтобы им сделать их планы

Печ. впервые. Письмо (черновик) хранится в РГАЛИ (ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 24, л. 9 об. — 10, 11-14 об.). Написано по-французски. Публ. в пер. В. Лосской, расшифровка черновика выполнена К. Беранже.

49-33. В.С. Гриневич

26 июля 1933 г.

                         Многоуважаемая Вера Степановна,

Пишу Вам по совету Г<оспо>жи Маклаковой[248], много и долго говорившей мне о Вас. Осенью мой сын поступит в русскую гимназию в первый приготовительный класс, <зачеркнуто: а мне очень хотелось бы подробно узнать> значит — к Вам[249], и мне очень хотелось бы, до его поступления, узнать о гимназии возможно больше <зачеркнуто: Какие знания с него требуются, об общем духе гимназии, порядке преподавания, распорядок учебного дня, физические условия и много другого.

Не разрешили ли бы Вы мне побывать у Вас на дому, может быть и с мальчиком, чтобы Вы на него посмотрели, чтобы спокойно поговорить — звать Вас к себе, ввиду Вашей занятости не решаюсь>

Вопреки всем советам окружающих русских я упорствую в своем желании отдать его в русскую школу, <зачеркнуто: на 10 русских детей на сто русских детей — 95 в лицеях!> чтобы сохранить язык, а может быть и русскую сущность. Вот об этом и о многом другом — общем духе гимназии, методике преподавания, распорядке школьного дня, знаниях с него требуемых, физических условиях — я бы и хотела побеседовать с Вами.

Если бы Вы разрешили мне сначала заехать к Вам на дом, чтобы спокойно и без свидетелей смогли побеседовать, я была бы Вам очень благодарна, но если это сложно, приеду в гимназию, только назначьте <сверху: сообщите мне>, пожалуйста, в обоих случаях, точный день и час, а — если к Вам — и Ваш адрес. Могу приехать и вечером, как Вам удобнее.

Итак жду вестей и благодарю Вас заранее.

                                       МЦ. 

Печ. впервые. Письмо (черновик) хранится в РГАЛИ (ф. 1190, оп, 3, ед. хр. 24, л. 14 об. — 15).

50-33. С.Н. Андрониковой-Гальперн