Марина Цветаева. Письма 1933-1936

Vanves (Seine)

65, Rue JB Potin

5-го сент<ября>1936 г., понед<ельник>[2013]

— Одевайтесь потеплее!! —

Впервые — Марина Цветаева в XXI веке. С. 279. Печ. по тексту первой публикации.

100-36. А.С. Штайгеру

21-го Октября 1936 г.[2014]

Сердечно рада за Вас — что все так оказалось, а не по-другому, — слишком выходит по-обычному, пошлому, мужскому, по-обычному бездуховному. Теперь Вы оказывается — только легкомысленный, уезжать не оставляя адреса и, так, заезжать дальше, имея все основания предполагать, что мое письмо Вам жест, и, в письме, живой <пропущено слово> — человек, ибо что* письмо, как не протянутая рука, — жест, к которому не приравняю ни один из человеку данных…

— Ну*, ладно. —

Из Вашего письмеца вижу, что переписку нашу Вы решили закончить.

Что до встречи — поскольку я Вам нужна, я всегда Вам рада. Но если Вы приходите ко мне — чтобы благодарить — бросьте! Единственная благодарность, которая мне не в тягость, это — чистая радость дару <зачеркнуто: (и владение им — себе на здоровье)> радуйтесь мне — вот и будет благодарность. И так как мой дар был — моя душа — радуйтесь ей без меня, которую моя душа не спросила.

но благодарность — оставьте: единственную. <…>

<нрзб>

но если мое, нужное Вам равенство сводится к желанию выразить как благодарность — мне благоверной — не нужна, предположим, что Вы уже поблагодарили, а я — уже выслушала. Помните, как в балладе:

Den Dank, Dame, begehr ich nicht.[2015]

и еще:

Ich singe wie der Vogel singt,
Der in den Zweigen wohnet;
Das Lied, das aus der Kehle dringt,
Ist Lohn, der reichlich lohnet.[2016]

и даже:

Das Blut das aus der Seele dringt.[2017]

Blut — Lied — Flut — все это одно

                       лишь бы — dringt.[2018]

А та*к я еще Ваш — в прошлом — должник!

                                       МЦ.

Печ. впервые. Письмо (набросок) хранится в РГАЛИ (ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 27, л. 88–88 об.)

101-36. А.С. Штайгеру

23-го Октября 1936 г.

На Ваше короткое письмо многое можно было бы ответить, но так как оно, по-видимому, нашу переписку заканчивает, то отвечу на единственное в нем в ответе нуждающееся <сверху: требующееся> — ответа не требующее. Можно ли Вам придти ко мне в Париже, чтобы выразить свою благодарность на словах? <поверх строки: Вы спрашивали меня разрешения можно ли Вам навестить меня.>

<зачеркнуто: Нет, мой друг, я вполне удовлетворена Вашим письмом>

<зачеркнуто: Благодарить — за что? Мне кажется — и оправдываться трудно, и>

Нет, мой друг, не надо, мне этого совсем не надо, не надо — потому что не за что.

Но так всегда благодарят — каких-то дальних патронесс.

Это Вы сами решите.

Нет, мой друг, я вполне удовлетворена Вашим письмецом: и письмо и книгу Вы получите — и благодарите — и все в порядке.

А приходить Вам ко мне или нет — это Вы сами решайте, <зачеркнуто: хорошенько подумав, и даже — задумавшись.> Человек, который сам прерывает беседу, не должен спрашивать другого — что ему дальше делать. Здесь я ни помочь, ни посоветовать не могу. И если я на Вашу отписку отозвалась, то только потому что всегда отвечаю на каждый оклик, поскольку она не явное оскорбление или издевательство.

Ваше письмецо вежливо, и Вы в нем спрашиваете <поверх строки: в нем есть вопросы>. Вот и ответ.

Печ. впервые. Письмо (набросок) хранится в РГАЛИ (ф. 1190, оп, 3, ед, хр. 27, л. 89).

102-36. П.П. Балакшину

Vanves (Seine)

65, Rue JB Potin

25-го октября 1936 г., суббота

ПИСЬМО В ЗЕМЛЮ КОЛУМБА

— На такое письмо нельзя не отозваться: если бы я на такое письмо могла не отозваться, я бы не могла написать Нездешнего Вечера и, следовательно, такого письма — получить.

Если бы я могла Вам не ответить — Вы бы не могли мне написать.

Такой отзвук — дороже дорогого. Рука через океан — что больше?

Рада, сердечно рада и Вашей зависти, которая есть не зависть, а чистый восторг, чистейшее из чувств.

Еще одному рада, что Вы из Нездешнего Вечера отметили не Кузмина, не фигуры несхожих друзей (кто «Леня» — Вы наверное догадались: лицо историческое и даже роковое)[2019]… а скромные, второстепенные, еле выведенные мною из уже вечного тумана фигуры моих дорогих редакторов, которые столько сделали добра писателям и особенно поэтам, и которых все забыли.

Вам спасибо — мы им позавидовали!