Марина Цветаева. Письма 1933-1936

Поздравляю с концом забастовки, поздравила бы раньше[535], но у нас случилась корь — в легкой форме и уже проходит, но все-таки забот было много. (Хотя через бумагу не передается, все же после письма вымойте руки, — для верности.)

Мур сегодня первый день читает, а то нас совершенно извел однообразным вопросом, что* ему теперь делать? Жара нет, и сыпь пропала. Аля живет в городе и, очевидно, не схватила.

_____

Милый Всеволод (и все домочадцы), хотите T.S.F., старой системы, с аккумулятором, 6-ти ламповое (не перегорели), которое нужно заряжать в гараже раз в месяц[536]. Это — длинный узкий ящичек, окруженный тремя маленькими, но весьма-тяжеловесными. Мы в нем слушали все похороны Короля Альберта (какая чудная смерть!)[537] — каждое слово и звук каждого колокола.

Аппарат сильный, и при аккуратной зарядке действует совсем прилично. А у Вас и племянник[538] — T.S.F.= ист: и просмотрит и поставит.

(А вдруг Вы, любитель старины, ненавидите T.S.F.? Тогда — простите!)

Пока до свидания, жду ответа и, вообще, вестей. Как работа? Здоровы ли дети?[539]

Сердечно обнимаю всех

                                       МЦ

С<ергей> Я<ковлевич> приветствует.

Печ. впервые по копии с оригинала, хранящейся в архиве составителя.

14-34. Н.А. Гайдукевич

France

Clamart (Seine)

10, Rue Lazare Carnot

17-го марта 1934 г.

                         Милая Наталья Геевская,

(Ибо Вы Геевской были, когда стучались в наш, увы, негостеприимный дом, но дом не виноват, он бы принял!)[540].

Ваше письмо меня не только тронуло — взволновало: тот мир настолько кончен, что перестаю верить, что он был[541] (гляжу на коричневый плед, последний подарок отца, сопровождающий меня с 1912 г. всюду[542], и думаю: неужели — то*т?! Щупаю — и не верю. Это, ведь, пуще Фомы![543]) — и вдруг. Ваш живой голос, и не только голос: живое имя «Вареньки Иловайской» — значит, тоже Варвара, как дочь: первая жена моего отца (тот портрет.)[544] Подумайте, ведь я совершенно тщетно пыталась узнать у немногих уцелевших, кто была первая жена Д<митрия> И<вановича>, это было так давно, что даже самые старые не помнят (так, по-моему, должна начинаться какая-нибудь сказка!), единственная, кто может быть, по слухам, знает — Оля Иловайская, но я ее боюсь пуще огня и живу, как страус, вобрав голову в плечи: что* мне от нее будет за Пимена[545] — если прочтет! (Она недавно в третий раз вышла замуж и живет в Сербии.)

И вдруг Ваш голос, бросающий мне это имя.

Теперь ряд вопросов: 1) в каком Вы родстве и как Вы приходитесь Валерии? 2) Что Вы знаете про «Вареньку»? Скольких лет и отчего (от чего) она умерла? 3) Видали ли когда-нибудь ее карточку? 4) Ее имя, отчество и девическую фамилию. Словом, — всё, что знаете, ПОЖАЛУЙСТА.

А Валерия, которая Вас не взяла жить к себе (в каком году? она ведь сама не жила в Трехпрудном с 1907-го, приблизительно, года. Когда же это могло быть? Сначала переехала от нас (Цветаевых, т. е. дочерей нашей матери) во флигель, а в 1908–1909 году ее уже не было, жила всегда за*-городом. в жутко-одиноких местах, Бог ее знает — почему… Когда это было и в какой дом, Трехпрудный или Пименовский Вы стучались? Мы с Асей, обе, вышли замуж в 1912 г.[546], она вместо VI, я вместо VIII кл<асса> — Господи, замечаю, что все это — скобка! Итак, начинаю сначала:)

А Валерия, которая Вас не взяла жить к себе, — одно из самых жутких существ, которых я знала — не только в жизни. Моя мать не могла ее любить, и самое поразительное, что она ее не ненавидела. Но в моей матери жил дух протестантской, германской — справедливости, думаю, что она себе ненавидеть падчерицу — запретила: именно потому что — падчерица. Если бы Валерия была ее дочерью — она бы ее ненавидела[547].

Я ее ни в чем не виню, как нельзя винить явления природы, я только ее, даже мысленно, сторонюсь. И (не думайте, что я очень жалостлива) — жалею — за какие-то редкие ее прорывы — или попытки — нежности, заботы, — очень редкие, но все же бывшие. За одиночество, сжатость, сдавленность, основную недобрость всего существа. За то, что (она очень поздно вышла замуж, годам к 35-ти, за очень страшного с виду бородатого гиганта: крестьянина[548]) — все ее гигантские дети — умирали, не знаю, уцелел ли кто-нибудь.

В последний раз, после девяти лет перерыва (живя в одном городе!) видела ее — нет, даже не видела, а было та*к: на каком-то чтении своих стихов в Кафе Поэтов[549] — в 1921 г. — в Москве, мне на перерыве подают записку: — Пришла тебя послушать и в восторге. — Как-будто узнаю, но все же спрашиваю: кто? какая с виду? — «Маленькая женщина, очень усердно Вам аплодировавшая, черноволосая, смуглая, остролицая».

— Она! — Иду, а ее уже нет. Так мы с ней в последний раз не-встретились. Не видала ее уже: 9 + 1921 г. — 1934 г. — итого, двадцать два года. Жутко?