Читаем Марина Цветаева. Письма 1933-1936 полностью

Не могли бы ли Вы поменять субботу на воскресенье? Сын мои выходит из класса только в 4 ч<аса>, так что мы могли бы поспеть только на поезд в 5 ч<асов> 30 <минут> и я боюсь, что нам останется мало времени для обсуждения (потому что таковое будет! ведь мы очень упрямы, моя рукопись[914] и я, — пожалуй ослицы, чем любое другое животное. Пегас, удвоенный и подкрепленный ослом… Увы, увы, я Вас предупреждаю заранее!)

Итак, жду Вашего ответа.

Если воскресенье не подходит, мы приедем в субботу с поездом в 5 ч<асов> 30. Как это любезно и даже гениально с Вашей стороны, что вы хотите прийти на вокзал. У меня совершенно неправильное чувство ориентации (нет: чувство совершенно неправильной или исковерканной ориентации, это не то же самое) и я никогда ничего не нахожу, я нахожу всегда обратное тому, что ищу, и моя забота всегда была и всегда будет дойти: не до душ людей, а до их двери.

Я не шучу, это очень серьезно: какое-то топографическое идиотстве и рок.

Мой сын обожает передвижения и новые знакомства. Вы ему доставляете большую радость.

До свидания, и спасибо!

                                       М. Цветаева


Есть ли поезд в 2 ч<аса> 30 <минут> — в воскресенье? (Если воскресенье Вам подходит.) Тогда, мы им и приедем.

Простите мне безобразие конверта: не имею другого. Как и «красоту» бумаги.


Впервые — Письма к Ариадне Берг. С. 12-13. СС-7. С. 473-474. Печ. по СС-7.

75-34. В.В. Рудневу

Vanves (Seine)

33, Rue JB Potin

13-го дек<абря>, четверг <1934 г.>


                         Милый Вадим Викторович,

Корректуру — самое позднее — получите завтра, в пятницу. Не сердитесь, но два подсомненных для Вас места (о нотах и, позже, о «правой» и «левой»[915]) я отстаиваю, ибо и так уж рукопись сокращена до предела. Кроме того, первого еще никто не отмечал, а второе — вообще показательно для ребенка (невозможность представить себе вещь с другой стороны) — и кроме всего — ведь это такое маленькое!

(А какая грязная была рукопись! У-жас-ная! Отсылала ее с отвращением…)

А почему Вы против «УМОЛКШЕЙ птице»[916]. Ведь две формы: умолкший и умолкнувший, я беру короткую. Я там, выскребая Вашу поправку, до дыры проскребла и теперь не знаю, что* делать. (Мне УМОЛКШЕЙ — милее ритмически.) Да, в подтверждение мне: несмолчность — несмолкаемость, тоже две формы, — немолчность — неумолкаемость. Это уж — корень такой?

Приложу отдельный листок особенно-опасных опечаток. А корректор Вы — чудный, после Вас почти ничего не остается делать.

Всего доброго!

                                       МЦ.


Читали в Посл<едних> Нов<остях> поэму Гронского?[917] Погиб настоящий поэт.


Впервые — Новый журнал. 1978. С. 205-206. СС-7. С. 455. Печ. по кн.: Надеюсь — сговоримся легко. С. 67.

76-34. А.Э. Берг

33, Rue JB Potin, Vanves

17-го декабря 1934 г., понедельник.[918]


Вы чрезвычайно милы и добры, что не рассердились на мое длинное и полное молчание, непонятное и такое непохожее на меня.

Я потеряла молодого друга[919] — трагически — он любил меня первую, а я его — последним (тому шесть лет).

И вот всё заново переживаю. Действенно, душой действия (не «человеком») разбираю, раскладываю, перечитываю его письма и мои — уцелевшую переписку, он хранил даже мою последнюю записку карандашом двухлетней давности, я в ней о чем-то запрашивала. (Мы с ним не общались целых четыре года.)

Это раскололо мне сердце, я ведь думала, что он меня совершенно забыл.

— Итак, простите.

Почти все свое свободное время (??) я провожу с его родителями, такими разными и которым, что* я могу дать? Я не могу вернуть им их сына

Вчера я была на кладбище с его матерью: деревья входят в него свободно, это вход в лес, в (наш!) Медонский лес.

Как оттуда уходить, оставлять его одного в холоде и в ночной тьме, — в глине?

Ему было 25 лет, когда он умер; 18 — когда он меня (я его) любил(а); 16 — когда я с ним познакомилась.

— И вот. —

Еще раз простите, Я много о Вас думала, и не знаю, на глубине самой себя (там, где уже нет «формы»), я все же была в Вас уверена.


Я ничего не сделала для своей рукописи — своих рукописей[920], но сегодня поеду в город и постараюсь найти кого-нибудь, чтобы их переписать (на машинке: ненавижу слово «перестукать», как звук, как вещь).

Я Вам скоро снова напишу.

Простите меня!

                                       МЦ.


У меня хороший рождественский подарок для Ваших дочерей[921], я Вам его дам, когда мы снова увидимся, надеюсь скоро. Хотите ли, можете ли приехать в четверг, в этот четверг, к пяти? Жду ответа.


<Приписка на полях:>

Садитесь в Кламарский поезд на вокзале Montparnasse.

Монпарнас

4.31

4.50

5.10 

Кламар

4.43

5.01

5.17

Скажите, каким поездом поедете. Я приду на вокзал. Это совсем близко, но найти нелегко, так как это Vanves.

Я Вас жду.


Впервые — Письма к Ариадне Берг. С. 15–16. СС-7. С. 474–475. Печ. по СС-7.

77-34. В.Ф. Ходасевичу

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное