Марина Цветаева. Письма 1937-1941

Есть люди, из моих друзей, которые не продали ни одного билета, и по-моему это — не друзья. Я не от жадности говорю, а от глубочайшего непонимания такого толкования дружбы, меня такое внешнее равнодушие внутренне рознит, п<отому> ч<то> я дружбы без дела — не понимаю.

Но, в общем, вечер прошел отлично, чистых, пока, около 700 фр<анков> и еще за несколько билетов набежит. Я уже уплатила за два Муриных школьных месяца, и с большой гордостью кормлю своих на вечеровые деньги, и домашними средствами начала обшивать себя и Мура.

Еще раз — огромное спасибо!

О вечере отличный отзыв в Сегодня[83], и будет отзыв в Иллюстрированной России[84], а Посл<едние> Нов<ости> — отказались, и Бог с ними!

Получаю множество восторженных, но и странных писем, в одном из них есть ссылка на Ивана Алексеевича — непременно покажу при встрече. Но Вы скоро едете? Если не слишком устанете — позовите.

(Никто не понял, почему Мой Пушкин, все, даже самые сочувствующие, поняли как присвоение, а я хотела только: у всякого — свой, это — мой. Т. е. в полной скромности. Как Klärchen у Гёте говорит в Эгмонте[85] — про Эгмонта: — Mein Egmont… А Руднев понял — как манию величия и прямо пишет…)

Обнимаю Вас. Сердечный привет Вашим.

                                             М.

<Приписка на полях:>

Аля едет на самых днях[86], но уже целиком себя изъяла, ни взгляда назад… А я в детстве плакавшая, что Старый Год кончается — и наступает Новый… «Мне жалко старого Года…»

Впервые — НП. С. 508–510. СС-7. С. 298. Печ. по СС-7.

19-37. В.Ф. и О.Б. Ходасевич

Vanves (Seine), 65, Rue JB Potin

13-го марта 1937 г., суббота

               Дорогой Владислав Фелицианович и дорогая Ольга Борисовна,

Не дивитесь моему молчанию — Аля уезжает в понедельник[87], т. е. послезавтра, весь дом и весь день сведен с ума — завалы вещей — последние закупки и поручения, — неописуемо.

Как только уедет — я ваша.

Я, вообще, ваша — сейчас долго объяснять — но, чтобы было коротко: мои, это те и я — тех, которые ни нашим ни вашим. С горечью и благодарностью думала об этом вчера на свежей могиле Замятина[88], с этими (мысленными) словами бросила ему щепотку глины на гроб. — Почему не были?? Из писателей была только я — да и то писательница. Еще другая писательница была Даманская[89]. Было ужасно, растравительно бедно́ — и людьми и цветами, — богато только глиной и ветрами — четырьмя встречными. Словом, расскажу при встрече, надеюсь скорой. Есть очень любопытный изустный рассказ — о Москве сейчас. Обнимаю и скоро окликну.

                                             МЦ.

С Замятиным мы должны были встретиться третьего дня. в четверг. 11-го, у общих друзей. Сказал: — Если буду здоров.

Умер 10-го, в среду, в 7 ч<асов> утра — один[90]. Т. е. в 7 ч<асов> был обнаружен — мертвым.

У меня за него — дикая обида.

Впервые Новый журнал. 1967. № 89. С. 113-114 (публ. С. Карлинского). СС-7. С. 468. Печ. по СС-7.

20-37. А.С. Головиной

Vanves (Seine) 65, Rue JB Potin

7-го апреля 1937 г., среда

               Аллочка!

Надеюсь быть у Вас в пятницу. Хотела — экспромтом — вчера, но Мур не отпустил — «мой первый школьный день, и вы вдруг уходите» и т. д. Да было и поздновато.

Привезу Вам крохотные чудные туфли, один страх — что малы.

Целую Вас.

До послезавтра!

                                             МЦ.

Впервые Шур Леонид. Три неопубликованных письма Марины Цветаевой. Доклады симпозиума Марина Цветаева и Франция. Новое и неизданное. М.: Русский путь, 2002. С 100–102. Печ. по тексту первой публикации.

21-37. A.Э. Берг

Vanves (Seine) 65, rue JB Potin

12-го апреля 1937 г., среда

               Дорогая Ариадна,

Не знаю Вашего адреса и пишу на Ольгу Николаевну[91]. От нее знаю, что вы уже у себя, знаю и о болезни детей — помню как двухлетний Мур гнал от себя докторшу — Уходи, противная краснуха!

а она, не понимая, одобряла: — Вот Мо́лодец! Так и нужно гнать болезни!

Но жаль все-таки, что на первых порах Вашей новой жизни — такое осложнение.

О<льга> Н<иколаевна> пишет, что квартира небольшая, но хорошая, веселая (а у меня — небольшая и нехорошая! мечтаю переехать: извела третья печна́я — трехпе́чная зима — все утра простояла на коленях, выгребая и протрясая) — а я всё вспоминаю Ваши сады, которые у меня все слились в один: огромный, — я очевидно их сложила, а м<ожет> б<ыть> и перемножила.