Марина Цветаева. Письма 1937-1941

Потом очень долго не писала, хотя С<ергей> Я<ковлевич> умолял ее сразу дать телеграмму. Я — совершенно не беспокоилась, он — безумно. Потом начались и продолжаются письма — пустые, и чем дальше — тем пустее, видно, что написаны в 10 мин<ут>, а то и в 5 минут — присела с блокнотом на коленях — отписки. «Много интересных людей…» (ни кто, ни что)… переводы (неизвестно какие)… немножко про погоду — вообще точно уехала из Ванва в Версаль, — да и то больше напишешь!

Живет она у сестры С<ергея> Я<ковлевича>, больной и лежачей[100], в крохотной, но отдельной, комнатке, у моей сестры[101] (лучшего знатока английского на всю Москву) учится по-английски. С кем проводит время, как его проводит — неизвестно. Первый заработок[102], сразу как приехала — 300 рублей, и всяческие перспективы работы по иллюстрации. Ясно одно: очень довольна. Лебедевым — полтора месяца как уехала — не написала ни разу, даже открытки. А почти что выросла в их доме, ездила с ними по летам в Бретань, в Париже годы бывала у них ежедневно, она там была — как дочь. Они, верней: оне (он сейчас в Америке) объясняют это, или пытаются объяснить — ее страхом (он — бывший морской министр), но 1) страх — вещь презренная, 2) могла бы написать через меня. Нет, просто — забыла: себя, ту, то — всё.

После ее отъезда (тогда как раз я Вам писала то большое письмо) я полных две недели убирала и выносила за ней грязь. Бросила всё внутреннее: все письма, все детские рисунки, почти все книги, что я ей подарила, даже свою первую французскую — Contes du Chanoine Schmidt^{28} 1840 г<ода>[103], с бесчисленными гравюрами — и всё это валялось чуть ли не под ногами, и весь дом был полон просто — хламом, полные полки картонок неизвестно с чем и по всем углам — узлы (с грязным рваным бельем), я две недели работала как негр — вычищая.

Полтора месяца прошло — я по ней не скучаю. Расставание произошло намного раньше — и раз навсегда. Жить я больше с ней никогда не буду. Мне чужда ее природа: поверхностная, применяющаяся, без сильных чувств, без единого угла. Это не возраст, это — суть, вскрывшаяся с той минуты когда она вышла из под моего давления, стала — собой.

_____

Вы спрашиваете о моей дружбе с Головиной. Она очень больна, месяцами не встает (я только раз видела ее на ногах), очень проста и человечна (брат ее оказался мелким подлецом, совершенно бездушным, но это не всё), очень ко мне привязана, неизменно мне радуется и ничего не требует. Она несравненно лучше своих стихов: ничего искусственного (простите за кляксу: пишу stylo^{29} старой системы: не доглядишь — прольется). Во многом — ребенок. Город ее не испортил, но здоровье ее — сгубил. Не рассказывайте моего отзыва Бему, а то он напишет ей, и получится, что я ее только жалею, а это — не совсем так, п<отому> ч<то> и уважаю — она совершенно лишена эгоизма, никогда не жалуется, во всем обратное своему брату (Штейгеру) который — лжив, мелок, себялюбив, расчетлив, а по отношению к ней — подлец. (Я с ним, не зная его, нянчилась целое лето, м<ожет> б<ыть> я Вам писала?)[104]. Так что на ней я от него — отдохнула.

Кончаю, п<отому> ч<то> нужно идти на рынок. Приедете ли, дорогая Анна Антоновна, на выставку?[105] Сделайте — всё. Это — эпоха. (1900 г. по 1937 г.) Между этими датами — двух всемирных выставок — кончился один мир и начался новый. Я осталась в старом.

Обнимаю Вас и очень жду весточки.

                                             МЦ.

Впервые — Письма к Анне Тесковой. 1969. С. 151–152 (с купюрами): СС-6. С. 450–452. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 272–275.

24-37. Богенгардтам

Vanves (Seine)

65, Rue JB Potin

3-го мая 1937 г.

               Христос Воскресе, дорогие Богенгардты!

Простите, что заставили даром ждать, но освободиться никак не удалось — была бы страшная обида, а известить уже не было возможности[106].

Целую вас всех, Сережа просит передать привет и поздравления.

                                             МЦ.

Печ. впервые по копии с оригинала, хранящегося в архиве Дома-музея Марины Цветаевой в Москве.

25-37. Богенгардтам

Vanves (Seine) 65, Rue JB Potin

21-го мая 1937 г., пятница

               Дорогие Богенгардты,

Очень большая просьба: отберите у Анастасии Евгеньевны[107] мои два берета: один голубой — готовый (дала на фасон) и другой — коричневый — неизвестно в каком виде, но во всяком случае ей дано было два мотка (100 грамм) lin^{30}. В Страстной четверг она показывала мне начало и обещала выслать оба на следующей неделе — и уже добрых три недели прошло — и в конце концов они пропадут. Что бы она ни говорила — отбирайте решительно, потому что это явное издевательство и она явно решила на меня наплевать.

Я ее предупредила, что если до понедельника (17-го) не получу, попрошу Вас отобрать. А нынче уже пятница, 21-ое — и ни беретов, ни ответов.