Читаем Марина Цветаева. Письма 1937-1941 полностью

Марина Цветаева. Письма 1937-1941

Простите за такое короткое письмо, дорогой Владимир Иванович, но столько предъотъездных дел! С Океана напишу как следует.

Обнимаю Вас.

МЦ.

P.S. Письмо Мура — по собственному почину, писал первый и уже давно, и все ворчал, что — задерживаю.

Впервые — Пераст. М.: Дом-Музей Марины Цветаевой, 1997. С. 43–44. Печ. по тексту первой публикации.

30-37. А.А. Тесковой

Lacanau-Océan (Gironde)

Av des Frères Estrade

Villa Coup de Roulis

16-го июля 1937 г.

Дорогая Анна Антоновна!

Приветствую Вас с Океана. Мы здесь шестой день. (Мы: Мур и я, С<ергей> Я<ковлевич> приедет в августе.) Это мое четвертое море во Франции из к<отор>ых — третий океан, и вот скажу Вам, что каждый раз — разное. St Gilles (Пастернак, Рильке, Мурины первые шаги) — рыбацкая деревня, Pontaillac — курорт, La Favière[126] — русский дачный морской поселок, и наконец. Lacanau-Ocèan — пустыня: пустыня берега, пустыня океана. Здесь сто лет назад не́ жил никто, место было совсем дикое, редкие жители — из-за болот — ходили на ходулях. И что-то от этого — не от ходуль, а от дикости — осталось. Здесь, напр<имер>, ни одного рыбака, ни одной лодки — и ни одной рыбы. Просто — нет. В Фавьере — ловили, но не продавали, здесь — просто не ловят. Странно? Но — та́к.

Поселок новый, постоянных жителей — несколько семей, остальные — сдают и живут только летом. Огромный, безмерный пляж, с огромными, в отлив, отмелями. И огромный сосновый лес — весь са́женый: сосна привилась и высушила болота. (Но и болота-то — странные: на песчаных дюнах, даже трудно верить.) Во всем лесу (100 кил<ометров> одна (цементированная) тропинка: песок — дорог не держит, следов не держит. Неподалеку (уже ходили) пресное озеро откуда?! Там старый, старый старик пас стадо черных коров с помощью одноглазой собаки. Там я впервые увидела траву и чуть-чуть земли. Здесь земли нет совсем.

Живем мы в маленьком (комната, кухня, терраска) отдельном домике, в маленьком песчаном садике, в 5 мин<утах> от моря. Домик чистый и уже немолодой, все есть, мебель деревенская и староватая: все то, что я люблю. Хозяев — они же владельцы Единственного пляжного кафе — почти не видим: уходят утром, приходят ночью.

Еда — дороже, чем в Ванве, мясо недоступно: не покупала ни разу, рыбы, как я уже сказала, нет совсем, морковки продаются поштучно (25 сант<тимов> штука), к фруктам не подступишься — спасаемся кооперативом, к<отор>ый каждый день выставляет какую-н<и>б<удь> дешевку. Ее и едим.

Дачников, пока, довольно мало — главный съезд в августе — общий тон очень скромный: семьи с детьми, — никаких потрясающих пижам, никакой пляжной пошлости. Хорошее место — только если бы рыба!

Купанье — волны. Плавать почти нельзя. Дно мелкое, постепенное. За два дня было целых три утопленника, к<отор>ых всех троих спас русский maitre-nageur^{36}, юноша 21-го года, филолог: японовед. В прошлом году он спас целых 22 человека. Люди, не умеющие плавать, заходят по горло в воду и при первой волне — тонут. А волны непрерывные и сильные: здесь не залив, а совершенно открытое море.

_____

Прочла (здесь уже) Sigrid Undset — «Ida-Elisabeth»^{37} [127] Первое разочарование: Ida. Правда пустое, дамское, лжепоэтическое и не старинное, а старомодное — имя? (Что́ бы: Anna-Elisabeth!) А дальше и разочарования не было, п<отому> ч<то> я знала, что 1) второй Kristin ни ей, ни мне, никому не написать, 2) читала Jenny[128] и не полюбила. Ей (Унсет) дано только (!!!) прошлое, гений только на прошлое. Кто́ эта Ida-Elisabeth? Что́ в ней такого, чтобы Undset о ней писать, а нам читать — 500 стр<аниц>? Где-то она сама о себе говорит, что она Durchschnittmensch^{38}. Durchschnittmensch — и есть. Никакой личности, никакого очарования, — только хорошее поведение. Этого — для героини — мало. И дети бесконечно лучше даны в Kristin, чем здесь. Хороша, конечно, природа, но мне — как в жизни в ней мешает Auto и Moto: ее героиня полкниги ездит на автомобиле.