Марина Цветаева. Письма 1937-1941

Я может быть потому никогда не любила моря — даже Океана! даже — Тихого! — потому что отродясь знала (потом — узнала): — Кругоземельный Океан — Океа́н река — древних, обнимающий земли, <зачеркнуто: совмещающий> а не — болтающийся между: Феодосией и Константинополем<>

Печ. впервые по черновому автографу (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 33, л. 39 об. — 40). Условно расшифрованные слова и буквы отражены полужирным шрифтом (публ. и коммент. Е.И. Лубянниковой).

За этим текстом в тетради следует запись от 2 апреля 1941 г.: «(Всё уже давно кончено). // Этого письма он не получил — п<отому> ч<то> я его не написала» (Там же. Л. 40).

3-41. А.С. Эфрон

Москва, Покровский бульв<ар>, д<ом> 14/5, кв<артира> 62

10-го марта 1941 г., понед<ельник>

               Дорогая Аля!

Наконец-то письмо от тебя (Муле), с точным адр<есом>. Из двух твоих открыток, еще московских, я не получила ни одной, — горькая случайность[785]. 27-го января, когда я подошла к окошечку с передачей, мне сказали, что ты выбыла и дали адрес, но только — общий, тогда я запросила на Кузнецком[786], и мне через три дня дали приблизительно тот же адр<ес>, только уже не Котлас, а Княжий Погост, туда мы с Мулей тебе много писали и телеграфировали, но очевидно не дошло. — Ну, всё хорошо. — О нас: из Болшева мы ушли 10-го ноября[787], месяц жили у Лили, на твоем пепелище[788], потом Литфонд нас с Муром устроил в Голицыне Белорусск<ой> дор<оги>, снял нам комнату, а столовались мы в Писат<ельском> Доме отдыха. Я сразу стала переводить Важу Пшавелу — много поэм, на это ушла вся зима[789]. Летом мы жили в Университете, в комнате уехавшего на дачу проф<ессора>. Осенью с помощью Литфонда нашли комнату на 2 года, на 7 эт<аже>, откуда тебе и пишу. Непрерывно перевожу — всех: франц<узов>, немцев, поляков, болгар, чехов, а сейчас — белорусских евреев, целую книгу[790]. Один мой перевод (болг<арской> поэтессы) уже читали по радио[791], а Журавлев[792] собир<ается> читать только что вышедшего в Дружбе Народов[793] (пришлю) моего грузинского Барса. Есть друзья, немного, но преданные. Мур учится в 8-ом кл<ассе> соседней школы. Ты бы его не узнала[794]: он совершенно-худой и прозрачный, в Голицыне у него было воспаление легких, после него он стал неузнаваем, да и летом никуда не уезжали. Кошки погибли, Муля расскажет. Сегодня несу папе передачу[795]. У нас есть для тебя: новое черное очень теплое (шерст<яная> вата) пальто, мерили на меня, шил портной, серые фетр<овые> валенки с калошами, шапка с ушами, чудесные морж<ёвые> полуботинки — без сносу, вечные, на к<отор>ые я наконец нашла ботики, и т. д. Пиши что́ тебе нужнее всего. Узнала ли синюю юбку, туфли, роз<овое> белье, т. е. поняла ли, что багаж получили? Получили — всё и все́ рукописи, летом 1940 г. Жду письма. Муля деятельно собирается к тебе[796], тогда всё получишь.

<Приписка на полях:>

Обнимаю тебя, будь здорова, пиши подробно, м<ожет> б<ыть> до Мули устроим посылку.

                                             Мама

<Приписка фиолетовыми чернилами:>

Передачу взяли опускаю там же

Впервые — Письма к дочери. С. 27–30; СС-7. С. 741–742. Печ. по НИСП. С. 405–406.

4-41. А.С. Эфрон

Москва, Покровский буль<вар>,

д<ом> 14/5, кв<артира> 62 (IV подъезд)