Марина Цветаева. Письма 1937-1941

У Мура сейчас экзамены, сдал алгебру на «хорошо» и физику на «посик» (так у них неясно зовут «посредственно»)[864], а нынче — такое происшествие: сидим у стола: он за учебником литературы, я за своими Белорусскими Евреями, — половина десятого — в коридоре гремят каменщики (капитальный ремонт, по всему дому сменяют газ) и — нечто вроде легчайшего стука. Да. Стучат. Ученица. — «Здесь живет такой-то? Так что ж он не идет на экзамен??» Оказывается — экзамен (сочинение) в 9 ч<асов> утра, а он твердо был уверен, что в 12 ч<асов> и вообще мог уйти на бульвар читать газету, или (мания!) стричься… Хорошо еще, что школа — рядом. Рассеянность его неописуема: из-за ремонта не ходит лифт, так неизменно, проскакивая 7-ой этаж, подымается на чердак, на метро едет в обратном направлении, платит за плюшку и забывает взять, берет — и забывает съесть, только одно помнит: калоши, с таким трудом давшиеся — из-за непомерности номера (14, но папе я достала и передала — 15-тый!!) — которые он держит в парте и с которых глаз не сводит — к великому изумлению учеников и учителей. В письме от 16-го я послала тебе его паспортную карточку. Твое последнее письмо (второе) было от 2-го мая, получила его 16-го, и в тот же день ответила, а 18-го (в день нашей встречи с папой 30 лет назад) отправила тебе открытку. — Дошли ли посылки?? Если да, жажду знать ка́к получила. Пиши про здоровье. Я тоже — мгновенно простужаюсь, всю зиму из простуды не вылезала, простудила себе (сама виновата) всю зиму лежа у незамазанного окна (там — еда) весь правый бок: плечо, легкое, руку, всё — ноет, и руку без боли не могу поднять, невралгия или ревматизм, какая-то гадость, но м<ожет> б<ыть> пройдет летом. У нас не май, а октябрь, но м<ожет> б<ыть> и лучше, у меня от хорошей погоды — лютая тоска, а та́к — серо, и как будто ничего… В том письме подробно писала тебе про папину вещевую передачу: взяли всё основное, кроме очень уж зимнего (валенки, мех<овая> шапка, такое) и подушки. Списка не было, поэтому я в точности не знала, что можно, и понесла на авось — всё. Теперь у него прочный (Мурин) костюм, хорошие башмаки, с калошами, серое пальто, положенное на шерст<яную> вату, и белье, и носки (всякие), словом — всё основное.

Скоро получишь книжную посылочку. А пока — целую тебя, желаю здоровья и бодрости.

Посылаю: нас с Муром на лесенке, и Мура — трехлетнего, в парке. У меня для тебя множество карточек.

                                   May

Впервые — Письма к дочери. С. 53–58. СС-7. С. 752–754. Печ. по НИСП. С. 427–430.

16-41. Т.Н. Кваниной

Москва, 25-го мая 1941 г.

Милая Таня, Вы совсем пропали — и моя Сонечка[865] тоже — и я бы очень хотела, чтобы вы обе нашлись.

Позвоните мне — лучше утром, я до 12 ч<асов> всегда дома — К-7-96-23, и сговоримся, — только не очень откладывайте.

Целую Вас. Н<иколаю> Я<ковлевичу>[866] сердечный привет.

                                             МЦ.

Впервые — ВРХД. 1979. № 128. С. 188 (публ. В.А. Швейцер). СС-7. С. 705. Печ. по СС-7.

17-41. А.С. Эфрон

Москва, 29-го мая 1941 г., четверг

Дорогая Аля, узнала от Мули, что ты получила книги и, в частности моего Барса, только жалею, что отослал без моей надписи, — я так хотела тебе его надписать, — ведь это была моя первая работа, сразу после Болшева и Лили, как только у меня оказался стол[867]. Скоро выходит очередная Дружба Народов, с моими поляками и частью моих евреев, пришлю непременно[868]. — Твое последнее письмо (второе), от 2-го мая, получила 16-го, 16-го же ответила, а 18-го отправила открытку — так как это было тридцатилетие нашей встречи с папой — вспомнил ли? — 5/18 мая 1911 г., в Коктебеле, и 22-го или 23-го еще письмо, и Мур — письмо, с двумя старыми фотографиями. В том, от 16-го была Мурина паспортная карточка — от 15-го, п<отому> ч<то> паспорт он, наконец, получил, и даже — книжку, и даже — на пять лет. У него сейчас экзамены. Сочинение — Родина в Слове о Полку Игореве — отлично, и устная литература (отвечал последним и вытащил первый билет!) — отлично. Черты классицизма в Недоросле. — Оды Ломоносова. — Творчество Пушкина до 1817 г. Вообще, он лучший ученик по русскому: к нему обращаются за правильностью ударений, и нужно сказать, что филологическое чутье у него — непогрешимое. Завтра — геометрия, потом анатомия, и — конец делу венец — (тьфу, тьфу!) — французский.