Марина Цветаева. Письма 1937-1941

Об этом письме Вундерли-Фолькарт сообщила дочери Рильке, а та, пользуясь удобным случаем, обратилась к Цветаевой с вопросом (вернее, просьбой) о письмах Рильке. В своем ответном и весьма любезном письме от 24 января 1932 г. Цветаева подтвердила дочери Рильке свое намерение передать в Архив копии писем Рильке (см. коммент. 36 к публикуемому письму) и вновь изложила проект задуманной книги «La Russie de R.M. Rilke». «Ведь Р<ильке> всегда мечтал написать такую книгу, — аргументировала Цветаева, — да она уже и написана, ее надо только составить. <…> Это была бы работа, параллельная появленью новых томов его писем, и с выходом последнего тома вся книга была бы готова. <…> По-французски я умею писать и сочинять стихи так же, как на родном языке. Не беспокойтесь и будьте во мне уверены.

Россия оказалась неблагодарной к любившему ее великому поэту — не Россия, но эта наша эпоха. Моя работа стала бы началом бесконечной благодарности»^{278}.

Однако предложение Цветаевой не встретило отклика у А. Киппенберга^{279}. А немного позднее, ознакомившись с книгой Карла Зибера, Цветаева сама в корне изменила свое доверительное отношение к семье поэта. Письма Рильке к Цветаевой (ни оригиналы, ни копии) так и не отправились в Веймар, а цветаевский замысел книги «Рильке и Россия» остался неосуществленным.

* * *

«Неистовая» реакция Цветаевой на книгу Карла Зибера не должна, как уже отмечалось, вызывать удивление. Описывая детство и отрочество Рильке, Карл Зибер опирался прежде всего на архивные документы. Сделанное им в начале книги заявление о том, что он пытается опровергнуть «легенды» и «распространенные суждения» («die geltenden Anschauungen»), согласно которым творчество Рильке вырастает якобы из страхов и мучительных переживаний ранней поры, Зибер подкрепляет эпизодами и примерами, свидетельствующими, по его мнению, о «заурядности» Рене Рильке.

Выявив «крестьянские корни» поэта, описав его родителей и родственников, Карл Зибер посвятил одну из глав своей книги пребыванию мальчика Рене в военном училище (1886–1891). Этот период жизни Рильке, о котором он сам вспоминал впоследствии с ужасом и содроганием, до сих пор привлекает к себе внимание биографов. Как соединить великого поэта, обладавшего неограниченной внутренней свободой, с казарменной муштрой, которой он подвергался в училище? В какой степени испытания той поры могли повлиять на его духовное формирование?

Ответы на эти непростые вопросы могут быть разными. По мнению Карла Зибера, Рильке был обыкновенным ребенком, «как все», и ничто в ранней юности не предвещало в нем будущего поэта. Рене не был «вундеркиндом», подчеркивал автор, а те произведения, которые он писал уже в отрочестве, наивны и беспомощны. Не отрицая того, что пять лет, проведенных в военном училище, были для Рене «мученичеством», Карл Зибер пишет о «нежной душе» подростка, которая «закалилась» в те годы; при этом особая роль в духовном становлении поэта отводится его «религиозности» — якобы присущей ему с детства вере в себя и свое призвание, которая помогла ему «выстоять» и превратиться из «обычного» в «особенного», проделав трудный духовный путь от ученика военного училища в Санкт-Пёльтене и Торговой академии в Линце до одинокого отшельника в швейцарском замке Мюзот^{280}.